Онлайн книга «Возлюбленная Казановы»
|
Тот, кого аттестовали генералом, суетливо просунулся вперед и сел. Мышиного цвета плащ его распахнулся, и сделалось видно, что одет он в короткий прусский военный кафтан зеленого сукна, украшением коего служил прусский орден, а также в соломенно-желтого цвета брюки и сапоги с заостренными носками. Оказавшись лицом к лицу с дамой, он в некотором замешательстве сдернул серую треуголку, открыв сильно напудренные волосы, собранные в две большие букли и плотно приглаженные надо лбом. Его спутник протолкался к нему меж почтительно застывших солдатских фигур и встал за спиной. Генерал оторвался от бесцеремонного созерцания бледного, напряженного женского лица и оглянулся. – Велите солдатам идти, Дмитрий Васильевич, – произнес он по-немецки голосом мягким и даже приятным, однако с той же нервозностью, которая сквозила во всем его облике. Второй господин властно махнул капралу. – Янычары, – буркнул он пренебрежительно, не заметив, как изумленно поглядела на него при сем слове женщина, – эти русские не знают дисциплины, ничего толком не умеют, они… Дмитрий Васильевич предостерегающе кашлянул, и генерал опомнился: – Впрочем, сие к делу не относится. Итак, сударыня… – Он глядел на женщину, но при этом его глаза странным образом избегали ее прямого взора. – Итак, мы получили ваше известие, касающееся родства княгини Дараган с известной вам особою. – Разумеется, вы его получили, – по-русски ответила женщина. – Иначе я не была бы здесь. Дмитрий Васильевич бросил на нее быстрый взгляд, уловив легкий оттенок язвительности; генерал ничего такого не заметил. – А и впрямь! – воскликнул он тоже по-русски, дурно выговаривая слова. – Вы догадливы, кузина. Женщина так вздрогнула, что генерал с некоторым испугом отшатнулся от нее. – Я писала государыне, – тихо сказала она. – Я предполагала, что мое положение дает мне некоторое право увидеться лично с нею, а не с… – Не с государем? – фамильярно ухмыльнулся ее собеседник. – Какая же для вас разница, madame? Ее глаза, цвет которых в полумраке был неразличим, растерянно перебегали с его лица на лицо Дмитрия Васильевича. – Я вас не понимаю, господа, – взволнованно проговорила узница. – Извольте объясниться. Я прибыла в Россию и тотчас известила об сем императрицу, однако вместо ответа была арестована на въезде в Санкт-Петербург и безо всяких пояснений препровождена в крепость; и уже счет дням потеряла… – Не извольте беспокоиться, – перебил кареглазый, – вы здесь два месяца, день в день, я это знаю доподлинно, ибо читал ваше письмо и сам отдавал приказ о вашем задержании. Внезапно вспыхнувший румянец ее щек был виден даже в тени. – Но как вы осмелились? – проговорила она так тихо, словно горло ее свело от гнева. – Как решились? Прежде вы задержали посланника моего, герра Дитцеля, теперь – меня! Что все это значит? Видно было, ее слова изумили генерала и в то же время порадовали его. – Знаете, кузина, – проговорил он оживленно, – ежели и были у меня прежде сомнения относительно вашего звания, то нынче ваша осведомленность их вполне рассеяла! Дмитрий Васильевич неодобрительно качнул головою и счел нужным вмешаться: – Позволю себе заметить, что об сем беседа у нас впереди. Прежде следовало бы сделать madame некоторые пояснения относительно теперешнего положения дел… Он напоминал лису, пробующую лапою первый ледок; столь осторожен и деликатен был самый звук его голоса. – Верно, – кивнул генерал. – Ты всегда прав, Дмитрий Васильевич. Вот и займись этим, друг мой. А я покурю. Он извлек из кармана плаща кисет и небольшую трубочку и начал набивать ее табаком; и через мгновение каморка наполнилась клубами дыма. Узница метнула на него острый взгляд, который никак нельзя было назвать приязненным; потом, вытянув из рукава комочек кружевного платка, прижала его к носу. Жест сей был более чем откровенен. Однако генерал слишком погрузился в свое удовольствие, чтобы заметить его. Тогда, вздохнув с видом терпеливой мученицы, молодая женщина обратила взор на Дмитрия Васильевича, и он заговорил: – Сейчас я исправлю свое упущение и сделаю то, с чего надлежало бы начать, явившись перед дамою, – представиться. Честь имею – Дмитрий Васильевич Волков, личный секретарь его императорского величества государя Петра Третьего. При сих словах он отвесил поклон в сторону генерала, самозабвенно дымящего своею трубкою, не спуская при этом пристальных, чуть навыкате, светлых глаз с женщины, которая так и вскинулась, стиснула руки у горла. Но не проронила ни слова. Дмитрий Васильевич продолжил: – Послание ваше, сударыня, не могло быть получено императрицею, потому что уже 17 ноября минувшего года ее величество сильно простудилась. Началась лихорадка; и, хотя после лекарств пришло некоторое облегчение, все же простуда ускорила течение печальных событий. С 12 декабря чередовались кровавая рвота, сильный кашель, приступы забытья. 23 декабря ее величество, почуяв близость кончины, исповедовалась. 24-го соборовалась. Вечером того же дня дважды заставляла читать отходную молитву, повторяя ее за духовником. А 25 декабря минувшего года, в четвертом часу дня, государыня почила в бозе. Ее секретарь, князь Трубецкой, объявил всем собравшимся о восшествии на престол императора Петра Феодоровича… Он умолк, сделав округлый жест в сторону «генерала», который уже прикончил свою трубочку и с видимым сожалением прятал ее в карман плаща. Узница не проронила ни слова; сидела неподвижно; только резко опустила руки, словно из них ушла вся сила. Тишина сделалась неестественной. Дмитрий Васильевич, кашлянув, проговорил, словно желая добавить необходимый штрих к недорисованному портрету: – За неделю до кончины ее императорское величество Елизавета Петровна подписала указ, который повелевал освободить осужденных за кормчество и продажу соли, а также предписывал вернуть им имущество. |