Онлайн книга «Войны крови. Восхождение»
|
С этими словами он опустился на одно колено, однако не опустил головы, продолжая пристально смотреть на митрополита. Рядом с ним припал к земле Вауыгрр. — Отрекаешься ли ты от суеты мира и удовольствий его? — Отрекаюсь! — Клянешься ли ты отдать самую жизнь свою ради торжества дела праведного и не запятнать души своей? — Клянусь! — Встань, брат мой, и ступай смело по пути, тобою избранному! — с этими словами митрополит благословил Сашку и чуть отступил в сторону, освобождая дорогу. Факелы погасли. Сашка встал и сделал несколько шагов вперед. Каждый шаг давался с огромным трудом, словно он тащил за собой груженый «КамАЗ», но он продирался сквозь неожиданно уплотнившийся воздух… И снова вспыхнул огонь… Перед ним стоял низенький толстячок в красном. По обеим сторонам от него также были двое в монашеском облачении. Вауыгрр неожиданно припал к земле и пополз на брюхе к одному из них. «Ты что, брат?!» Волк не остановился. «Вожак! Великий вожак!» Вауыгрр сжался в комочек у ног монаха, поскуливая, как щенок, а тот наклонился и ласково потрепал его по загривку. «Ступай, серый брат мой! В память о твоем предке из Губбио [23] да пребудет с тобою свет Божий!» Толстячок в красном тем временем обратился к своим соседям: — Fratres, si hunc adolescentem dignum velit via? [24] — Dignus, [25] — произнес монах, ласкавший Вауыгрра. — Dignus, — ответил второй. Толстячок внимательно вгляделся в глаза Сашки: — In nomine patris et filii et spiritus sancti! [26] Сашка не слишком хорошо знал латынь. С пятого на десятое он понял, что его спрашивают о том же, что и митрополит. — Сын мой, отрекаешься ли ты от диавола и дел его? И снова словно бы не он сам сказал, а «им сказали»: — Renuntiare! Отрекаюсь! Он опять преклонил колено, но вновь не опустил головы. — Отрекаешься ли ты от мира и удовольствий его? — Renuntiare! — Клянешься ли ты отдать самую жизнь свою ради торжества дела праведного и не запятнать души своей? — Iuro! Клянусь! Католический кардинал поднял руки, благословляя Сашку: — Surge et vade, frater iter, audax delegisti! Deus tecum Benedictio Petri sedem. [27] Факелы потухли… Третьим на пути оказался сухонький маленький длиннобородый старичок в богато расшитом халате и зеленой чалме на голове. Рядом с ним стояли двое: изможденный высокий человек в каких-то лохмотьях с посохом, к которому была привязана сушеная тыква. Второй — неопределенного возраста, благообразный, с аккуратной седой бородкой, одетый в длинную рубаху и странный полосатый головной убор. Старичок спросил своих спутников по-арабски, достоин ли Сашка великого пути? Они ответили, что достоин, и тогда последовала та же процедура: Сашка отрекался от Иблиса и мира, поклялся не пощадить жизни и уже готовился получить напутствие от старичка, как вдруг тот тронул за рукав рубахи человека в полосатом уборе: — Блаженный Кунта-Хаджи, [28] напутствуй нашего нового брата… Тот кивнул, вышел вперед. — Юноша, — начал он по-русски с сильным акцентом. — Помни, что Всевышнему угодно, дабы ты проводил свое время в добрых делах, таких, как ремонт дорог и мостов, очищение и обустройство родников, выращивание деревьев вдоль дорог, строительство мечетей. Но есть враг, против которого не только можно, но и должно обнажать оружие, оставляя в покое четки. Путь твой будет тяжек, о юноша, но с помощью Всемилостивого и Всеблагого ты осилишь его. Помни же, что к истине ведут много дорог, но лишь бы они сходились в главном. С этими словами он благословил Сашку и отступил во тьму… Следующими оказались трое бритоголовых людей, двое из которых были закутаны в шафранные тоги, а третий был абсолютно наг. Они говорили на смутно понятном языке, про который Сашка решил, что это — санскрит. Ритуал повторился вновь, разве что на прощанье один из тех, кто был в тогах, мазнул Сашку по лбу краской. У Сашки уже кружилась голова, а внутри ощущалась какая-то непонятная пустота. Болел каждый мускул, каждый нерв, каждая клеточка… Вауыгрр мелко подрагивал. А испытание еще не окончилось… Снова вспышка факелов в темноте. Перед человеком и волком снова стоят трое — монах-синтоист и двое самураев при мечах. — Киедай ва каре га тащиагате кибо суру уева идаина вакомоно доро но каши га ару ка до ка? [29] — Риппана! [30] — гаркнули оба самурая в унисон. — Во имя пресветлой богини Канон, ронин, ответь мне: отвергаешь ли ты искушения ада? — Хай! Да! — Сашка резко поклонился, держа руки по швам. — Ответь же мне, ронин: отказываешься ли ты от мира и его благ ради великого дела и победы? — Хай! — Сашка снова поклонился. — Ступай же по избранному тобой пути, воин, и пусть смерть, которая ждет тебя в его конце, будет тебе благой вестью! На негнущихся ногах Сашка шагнул вперед. Он чувствовал себя так, словно пробежал километров двести с дополнительной нагрузкой… Факелы высветили странную фигуру. Перед охотниками стоял шаман в потертой замшевой малице, расшитой цветным узором, свисающими хвостиками животных и птичьими перьями, с большим бубном в руках. Он ударил в свой бубен и закружился вокруг Сашки и Вауыгрра, раскачиваясь, подскакивая и приседая. Затем тщательно обнюхал человека и волка. — Ты не поддашься на обманы Нга? [31] — прокаркал он. |