Книга Заводная, страница 49 – Паоло Бачигалупи

— Ты единственный, чьи связи позволят получить такие разрешения и права.

— Единственный, кто может поставить желтобилетника не вне закона, хочешь сказать? Единственный, кто убедит белых кителей разрешить желтобилетнику стать царем морей?

Хок Сен пропускает это мимо ушей.

— Твои предприятия освещают город. У тебя невероятный авторитет.

Внезапно Навозный царь решает встать из кресла.

— Да. Верно. Так и есть.

Он ковыляет через всю крышу к самому краю террасы, замирает, сложив руки за спиной, обозревает город и говорит:

— Да. Думаю, есть еще рычаги, за которые я могу потянуть. Министры сделают как надо. — Тут он оборачивается к Хок Сену. — Много просишь.

— Предлагаю еще больше.

— А если еще кому-то продашь?

— Мне целый флот ни к чему. Хватит и одного корабля.

— Тань Хок Сен желает возродить свою морскую империю в Тайском королевстве, — провозглашает толстяк и тут же резко спрашивает: — А вдруг ты уже продал?

— Могу только поклясться, что нет.

— Предками? Духами твоей семьи, которые рыщут по Малайе?

Хок Сен нервно переступает с ноги на ногу.

— Да.

— Покажи, как оно работает.

Старик удивленно поднимает брови.

— Разве еще не начали заводить?

— Так покажи сам.

— Опасаетесь западни? Думаете — бомба с лезвиями? Ну нет, я не в игры пришел играть, а за делом. — Он смотрит по сторонам. — Не могли бы вы позвать закрутчика? Давайте вместе поглядим, сколько джоулей он туда зарядит. Закрутите и сами все увидите. Но только очень осторожно — она не такая эластичная, как обычные пружины, — у нее свой скручивающий момент. Ронять нельзя. — Хок Сен машет молодому слуге. — Эй ты, ставь в мотальный станок, посмотрим, сколько джоулей сможешь в нее впихнуть.

Тот нерешительно смотрит на Навозного царя, получает добро и устанавливает коробочку с пружиной в похожее на велосипед устройство.

В деревьях шелестит легкий морской ветерок.

Тут Хок Сена снова охватывает беспокойство. Баньят заверил его, что это хорошая пружина, прошедшая контроль, а не из тех, которые всегда ломаются, едва начинаешь заводить; сказал, из какой именно кучи брать. Но теперь, когда слуга уже готов налечь на педали, его гложут сомнения: если он ошибся, если ошибся Баньят — а тот погиб под ногой обезумевшего мегадонта и подтвердить — в последний раз — не успел… Правда, Хок Сен и так был уверен… И все же…

Началось. Старик замирает. У слуги на лбу проступают капельки пота. Чувствуя необычное сопротивление, он удивленно смотрит на Навозного царя и его гостя и переключает скорость. Педали вертятся — сперва медленно, потом быстрее. Нажимая на них все сильнее, юноша постоянно подстраивает передачу — заряжает и заряжает пружину энергией.

Толстяк задумчиво произносит:

— Я знал человека, который работал на твоей фабрике — несколько лет назад. Он так богатствами не разбрасывался, своих собратьев желтобилетников так не обхаживал. — И, помолчав немного, продолжает: — Я, конечно, понимаю, что его ради часов убили белые кители — избили и обчистили прямо на улице за то, что вышел в комендантский час.

Хок Сен только пожимает плечами, а сам гонит от себя воспоминания о человеке, который кровавым мешком лежит на мостовой, умирает и просит помочь.

Навозный царь глядит на него многозначительно.

— И вот теперь ты работаешь на ту же компанию. Не похоже это на случайное совпадение.

Старик молчит.

— Собакотраху стоило бы быть поосмотрительней. Опасный ты человек.

Хок Сен решительно мотает головой.

— Я лишь хочу вернуть себе то, что когда-то имел.

А слуга по-прежнему крутит педали, заправляет джоули, втискивает в маленькую коробочку все больше и больше энергии. Навозный царь старается не показывать удивление, но смотрит, широко раскрыв глаза: любая другая пружина того же размера давно бы перестала заводиться. Велостанок протяжно скрипит.

— Этот всю ночь будет ее накручивать. Тут нужен мегадонт.

— Как так выходит?

— Новая смазка — позволяет сворачивать металл гораздо туже, причем тот не переклинивает и не лопается.

— Потрясающе…

— Если скручивать более подходящей силой — с помощью мегадонта или мула, — переход калорий в джоули выйдет почти стопроцентный.

Навозный царь глядит, как слуга вращает педали, и улыбается.

— Проверим мы твою пружину. Если отдает энергию так же хорошо, как принимает, — будет тебе корабль. Неси чертежи с документами. Вот с такими люблю иметь дело. — Он приказывает подать выпивку. — За нового партнера!

У Хок Сена будто гора с плеч падает. В первый раз за долгое время, прошедшее с тех пор, как в переулке его руки залила кровь, как тот человек просил, но не получил пощады, старик чувствует вкус спиртного, и ему это приятно.

Джайди вспоминает, как впервые увидел Чайю. Он только что закончил бой, один из своих первых, с кем именно — уже позабыл, но как сходит с ринга, как его поздравляют, говорят, что в движениях превзошел самого Най Каном Тома [66] , и сейчас представляет очень ясно. Тем вечером они с друзьями выпили лао-лао и высыпали на улицу — хохотали, гоняли мяч для сепак такро, куролесили, наслаждались победой и жизнью.

Тогда-то и повстречалась ему Чайя: она закрывала ставнями фасад родительского магазинчика, где продавались бархатцы и недавно восстановленный жасмин для храмовых церемоний. Он улыбнулся ей. Девушка посмотрела на пьяную компанию с неприязнью, однако Джайди пронзило острое чувство, будто они были знакомы в прошлой жизни и наконец встретили друг друга — свою любовь и судьбу.

Он смотрел на нее ошеломленно, и друзья это заметили — и Суттипонг, и Джайпорн, и остальные. Все приятели умерли во время эпидемии лилового гребешка — рванули сжигать деревни, где вспыхнула болезнь, и погибли. Но Джайди помнит их самих, и как шутили над его глупо-влюбленным взглядом. А Чайя окатила молодого бойца презрением и прогнала.

Девушки к нему так и липли: одним нравилась его спортивная популярность, другим — белая форма. Одна Чайя при встрече посмотрела холодно и отвернулась.

Джайди месяц собирался с духом, потом, приодевшись, пришел, купил цветов для храма, взял сдачу и незаметно исчез. Неделю за неделей заглядывал в магазинчик, всякий раз говорил с ней чуть дольше, налаживал контакт и поначалу думал: Чайя понимает, что так пьяный болван заглаживает свою вину. Но потом стало ясно: она не узнала в нем наглеца с улицы, да и вовсе забыла тот случай.