Книга Дорога войны, страница 64 – Валерий Большаков

— А теперь ножками, — скомандовал Сергий. Всадники не без удовольствия спешились и взялись за поводья — размять ноги после долгого сидения раскорякой хотелось всем.

— Забыл рассказать, — проворчал наместник. — Публий, сволочь, не просто сдал меня Сусагу, он произвел обмен.

— На кого? — заинтересовался Лобанов.

— На Сирма.

— Вот гад! — вознегодовал Эдик. — Теперь они золото найдут!

— Не обломится, — буркнул Верзон. — Это здесь снежок шел еле-еле, а в горах его навалило коню по грудь. Не пробраться Публию на Когайнон!

— Но попробовать-то они могут? — не сдавался Чанба.

— Могут. Если ума хватит…

Снег, выпавший на прошлой неделе, успел стаять, а трава — обсохнуть под ветром. Но небо дышало холодом. Ни одного клочка лазури не увидать по окоему — небосвод был сер и непрогляден, нависая тучами, готовыми разродиться снегопадом.

Под дубом остановились на привал. Лошадей привязали к колышкам, и те захрумкали травой, выбирая что посвежее, а люди сгрудились вокруг костра. Запасливый Гефестай набрал во время свадьбы целую кучу припасов — и мяса, и лепешек, и сыра. Прихватил и вина, так что было чем подкрепиться. Вот только Сергию еда в горло не лезла. Он подсел к Тзане, задумчиво глядевшей на огонь, и сказал виновато:

— Я все испортил. Насоздавал тебе проблем. Девушка улыбнулась и покачала головой.

— Проблемы ты создал не мне, а себе, — проговорила она. — И еще Зорсину.

— Я не мог с тобой расстаться, — глухо молвил Сергий, — да еще навсегда. Не мог просто, и все! Еще даже не начиналось ничего, и сразу конец всему?..

— Конец чему? — тихо поинтересовалась Тзана. — И что должно было начаться?

— Я в тебя влюбился, — пробормотал крутой кентурион, поражаясь тому, как закоснел его язык. — И хочу, чтобы ты была со мной.

— Как кто? — серьезно спросила девушка.

— Как невеста! Как жена!

— Не все сразу, — сладко улыбнулась Тзана. — Сначала невеста, потом — жена.

— А ты? Ты хоть согласна? — Тут Сергия прорвало: — Ты не первая, кого я прижимал к себе, но тебя одну я не хочу отпускать. Ты мне нужна, понимаешь? И ты именно такая, какой должна быть!

— Красивая?

— У тебя не только тело красиво, у тебя и душа есть. И дух этот не только красив, но и силен. Знаешь, в Риме я любил одну девушку. Она была хорошая, очень хорошая. И очень добрая, а потому — слабая. Ее убили. А вот с тобой я смогу прожить долго! О, боги, что за чушь я несу.

— Нет-нет, — возразила Тзана ласково. — Ты говоришь приятное. Я не изнеженная римская кошечка, я степная волчица. Убить меня непросто. И я никогда не стану прятаться за твоей спиной, я буду идти рядом.

— Так ты согласна?

— На что? — притворно удивилась девушка.

— Быть моей невестой!

— Так ты ж уже похитил меня! А я — видишь? — сижу рядом с тобой и даже не думаю убегать.

— Тзана.

Девушка закрыла его рот губами.

— Отец твой зол на меня, — сказал Сергий, когда отдышался.

— О, еще как! Он же царь по-вашему, а я, выходит, царевна.

— Я нарушил все ваши законы.

— Наши законы просты. Оскорбление смывается кровью. Или золотом.

— И еще я должен заплатить выкуп за невесту?

— Ага.

— Я найду золото, — поклялся Сергий, — и отдам твоему отцу столько, сколько полагается!

— Я стою дорого… — промурлыкала Тзана.

— А я не буду торговаться, ты мне дороже.

Девушка ничего не ответила — она поцеловала Сергия и так крепко обхватила его за шею, что у кентуриона дух перехватило. В гладких ручках Тзаны силенки хватало.

Долго валяться на травке Сергий не дал, и уход от погони продолжился. Отряд похитителей взял курс на следующую примету — оплывший курган, увенчанный покосившимся идолом скифских времен. Грубо обколотая глыба, щербатая и обветренная, изображала бородача, вероятно, громовержца Папая. У сарматов, не вполне расставшихся с матриархатом, была своя богиня, но и Папая они отличали — мало ли? Вдруг и Папай отмечен среди божеств? Умилостивить не помешает.

Так прошел день. Минул другой. К концу подходил третий.

Гефестай, ехавший позади, вдруг поднял голову и втянул носом воздух.

— Ничего не чуете? — спросил он. — Вроде как дымом запахло. Костер?

— Пожар! — крикнул Эдик, показывая на северный горизонт. — Степь горит!

Сергий привстал на стременах и глянул назад из-под руки — тонкая полоска пламени растягивалась по горизонту, утолщалась, выбрасывая языки. Небо, забранное тучами, провисало, обещая снег, но холодные хлопья так и не упали на подсохшую траву. И та горела на славу. А сильный северный ветер раздувал пламя, и оно мчалось за отрядом, ревело торжествующе, обещая догнать уставших коней и их хозяев — и спалить.

— Разозлились язиги! — проорал Эдик. — Шибко-шибко разозлились! Спустили огонь!

— Зорсин разбушевался, — мрачно усмехнулся Искандер. — Решил и нас спалить, и жену. «Так не доставайся же ты никому!»

Римлян обгоняли ошалевшие зайцы вперемежку с лисами, птицы, хлопая крыльями, уходили целыми выводками. Испуганно фыркая, пронеслись тарпаны — невысокие крепенькие лошадки со шкурами того же цвета, что у льва.

— Быстро выжигаем траву! — крикнул Сергий. — Побольше, побольше!

— Гефестай, поджигай! — завопил Эдик. Искандер с Верзоном спрыгнули с коней и зачиркали кресалами, выбивая снопики искр. Они опустились на колени и будто молились богу огня, цвиркая искрами на растертую труху. Труха занялась, Эдик осторожно раздул забегавшие красные точки. Вспыхнул огонек. Гефестай сорвал пучок травы и бережно поджег его. Тзана сунула в огонь сразу два «букета».

— Запаливай, запаливай! — крикнул Искандер, заботливо подкармливая травой растущий факелок. Преторианцы и вексиллатион разбежались в стороны, поджигая траву. Свою лепту внес и презид. И разгорелся огонь. Он жадно пожирал сухие стебли и листья, пережевывая их в серую, горячую золу.

— Еще, еще давай! — покрикивал Сергий. Огненные круги постепенно соединились в сильно вытянутый овал. Эдик с Гефестаем затоптали участочек горящей травы, и римляне завели фыркавших лошадей в «магический круг».

— Говорите, говорите с лошадьми! Не надо, чтобы они боялись!

— Тряпки смочите! — крикнула Тзана. — Вода есть еще? Лошадям на дыхи, и сами замотайтесь! И всем лечь!

— Зола еще горячая! — пожаловался Эдик, живо накладывая на лицо платок, смоченный в вине.

— Вот и грейся! А то угоришь!

Стена огня, подымавшаяся на севере, приближалась со скоростью бегущего человека. Пламя ревело и трещало, закручивало огненные вихри, выбрасывая маленькие протуберанцы, жадно хватало сухую увядшую траву, превращая ее в летучий пепел и рассыпчатые угольки.