Онлайн книга «Девственная селедка»
|
Олег краем глаза смотрел на молодого человека. Тот только посмеивался. Кажется, его позиции очень крепки, он уверен в себе. А зря… Если Родька чего-то по-настоящему хочет, он всегда добивается своего. Потому-то я и не стал с ним держать пари. 1987 год. Деревня Половинка Мороз стоял лютый, а в доме у бабушки было тепло, пахло чем-то вкусным, родным. – Ох, Евушка, как исхудала-то вся, прозрачная совсем. Ничего, я за каникулы-то тебя откормлю. Что ты там в Москве-то кушаешь? – Да что придется, бабуль… Ох, как вкусно! – Ешь, ешь, девонька. Когда внучка наконец наелась, старуха спросила: – Ну, а что мать-то твоя непутевая? – Бабусь, она замуж вышла… – Давно это? – Да уж год… – А что за мужик-то? – Да он ничего, хороший… – Не пьяница? – Нет, он совсем не пьет. – Как это? – удивилась бабушка. – Не знаю, – засмеялась Ева, – не пьет и все. Ева хотела сказать бабушке, что мать с новым мужем три месяца назад уехала в Израиль, но, собственно, в Израиль они не собирались. Прямо из Вены поехали в Италию, где до сих пор дожидаются разрешения на въезд в Америку. Но ей не хотелось, чтобы бабка знала, что Ева осталась в Москве совсем одна. – А что ж, она мне-то не написала? – Не знаю, бабусь… – А он чем деньги-то зарабатывает? – Журналист он. В газете работает… – Ишь ты, путевый значит? – Путевый, путевый… – И с вами живет? – С нами, с нами… Ева ненавидела вранье, хотя в данном случае это была ложь во спасение. – Ну, а у тебя никто еще не завелся? Ты вон красивая девка… – Нет, бабусь… – Ой, врешь, девка, по глазам вижу, врешь! Говори, что за парень… – Да, бабусь, пока еще говорить не о чем… Только недавно познакомились… – Сколько годков-то ему? – Двадцать три. – А звать как? – Платоном. – Платоном? Надо ж, редкое по нашим-то временам имя. И что у вас? – Ничего, бабусь… Один раз в театр сходили… Один раз в гостях были. На дне рождения его друга. – А что за семья-то? – Бабусь… ну хватит, говорю ж, пока ничего у нас нет… просто нравлюсь я ему. – Смотри, девка, там в Москве-то у вас с этим делом легко, переспали и разбежались, не годится так. – Бабусь, никто еще ни с кем не переспал. – Смотри у меня, узнаю, пришибу. Хватит с меня одной шалавы… А чего мать тебя не кормит, что ли? – Почему, кормит. Просто я занимаюсь много, знаешь как в медицинском трудно учиться. – Ничего, зато доктором будешь. Дело хорошее… Уважаемое… – Ох, бабусь, я так наелась, в сон клонит. – Ну иди, ложись… – Да нет, я сперва со стола приберу… – А прибери, и правда, ты молодая, а я что-то умаялась. Вот выучишься на доктора, станешь бабку лечить… Утром Ева проснулась, на дворе было совсем еще темно, но кто-то уже тюкал топором – дрова колол. Неужто бабушка с утра пораньше? Ева вскочила. Нет, бабушка возится у печки. Ева глянула в окно. В утренних сумерках она увидала какого-то мужика, который действительно колол дрова. – Доброе утро, девка. Заспалась! – Доброе утро, бабусь. Кто это там дрова колет? – Да сосед новый. Из ссыльных. Но золотой мужик. Помогает мне. Ты, кстати, оденься, не ходи так, он к нам завтракать придет. Очень он мои оладушки уважает. – Бабусь, ты сказала, из ссыльных? – Ага. Он в лагере сидел, потом ему лагерь на ссылку сменили… – Политический? – Да. Хороший мужик, только озлобленный очень. Стук топора смолк, а вскоре в сенях раздался топот. Потом в дверь постучали. – Варвара Семеновна, можно? – Заходи, заходи, Георгий Иванович. Вот, познакомься, внучка моя из Москвы пожаловала. На доктора там учится. – Здравствуйте, – проговорила Ева, с любопытством глядя на незнакомца. – Меня зовут Ева. – Ева? А и впрямь – Ева! – он смерил ее каким-то странным недобрым взглядом. Но ее почему-то бросило в жар. Он был крупный, немного мешковатый, небритый… – Евушка, подай Георгию Иванычу полотенчико. Ева с горящими непонятно отчего щеками кинулась к бабкиному комоду. Георгий Иванович ел красиво, как-то не по-деревенски. Хотя руки у него были грубые, запущенные, огромные, на безымянном пальце левой не хватало одной фаланги. Но Ева не могла отвести от них глаз, они словно заворожили ее. А бабка решила, что внучка просто от смущения не может глаз поднять на чужого мужчину. Это бабке понравилось. – Ох, и вкусно же у вас, Варвара Семеновна. Я уж сам пробовал делать оладушки по вашему рецепту, ничего не выходит. Небось секрет у вас какой-то есть. – Есть, а как же, – задорно рассмеялась бабушка. – Руки женские должны это делать. Негоже мужику оладушки жарить. – Ну почему, говорят, самые лучшие повара мужчины, – подала голос Ева. – Я про то не знаю. Может, для больших начальников мужики стряпают, а для нас, простых людей, лучше бабьих рук в этом деле нету. Права я, а, Георгий Иванович? – Правы, правы, Варвара Семеновна. А что, Ева, как там сейчас в Москве? Что слышно с этой перестройкой и гласностью? Не заглохли еще? – Нет! Вон в декабре академика Сахарова из ссылки вернули… – Слыхал, слыхал… – А еще за границу потихонечку пускать начали. – Серьезно? – вдруг напрягся гость. – Да! Маму одного нашего студента вдруг в Германию пустили, по приглашению. Она и не надеялась… Причем не к родным, а к подруге! И в Израиль тоже… Один знакомый журналист пять лет был в отказе, и вот недавно выпустили… – Какой-такой журналист? – вдруг вмешалась бабка. – Друг маминого мужа, – скороговоркой ответила Ева. – Ну-ну, поживем – увидим… – пробормотал гость. – А вы не верите в перестройку, да? Он вдруг улыбнулся, и Ева увидела, что глаза у него синие и молодые. |