Онлайн книга «Харбинский экспресс»
Глинобитные стены, земляной пол, прикрытый циновками. В центре очаг, над которым на деревянной треноге висит плоский широкий котел. Рядом — китаянка неопределенного возраста. Одной рукой помешивает в котле бамбуковой палкой, другой держит ребенка, совершенно голого, который, не просыпаясь, сосет материнскую грудь. Увидев пришельцев, китаянка попятилась. Разжала пальцы, и бамбук свалился в огонь. А вот младенец показал себя молодцом — вцепился в мать, как обезьянка, удержался и снова зачмокал. Похоже, даже и не проснулся. В этот момент дверной проем перечеркнула чья-то тень, и в фанзу вошел китаец. На плече он держал шест-коромысло, на концах которого висело по брезентовому ведру. — Ага! Камаринский пейзан пожаловал! — бодро прокомментировал ротмистр. — Скажи-ка мне, братец… Договорить он не успел. Китаец сделал неуловимое движение шестом — ведра полетели в стороны, ударили два водяных фонтана — и скакнул вперед, метя шестом ротмистру в грудь. Ш-ш-жик! Казачья шашка описала в воздухе полукруг (при ярком свете это бы наверняка смотрелось еще красивее) и укоротила шест вдвое. При столь устрашающем, хотя и безмолвном реприманде китаец оторопел и попятился. Но дело было еще не закончено. Стоявшая у Агранцева за спиной китаянка схватила свою палку, которая успела уже заняться с одного конца, и без колебаний стукнула ротмистра по затылку. Тот охнул, выпустил из рук шашку, согнулся. Раздумывать было некогда: Павел Романович вырвал из кобуры револьвер и щелкнул взводимым курком. Это следовало сделать чуть ранее — но он, увы, не поспевал за событиями. Впрочем, большего не потребовалось: китаянка бросила свою палку и кинулась ничком на пол. «Как бы ребенка не раздавила». Но напрасно он беспокоился — малыш мышкой вывернулся из-под матери, вскарабкался ей на спину и уселся, посверкивая черными глазенками. Павел Романович выразительно посмотрел на китайца, показал револьвером в угол. Агранцев, выпрямившись, с кряхтеньем потер затылок. — Однако… Экая амазонка… Похоже, ротмистру было неловко. Павел Романович с револьвером в руке подошел к китаянке — та, съежившись, торопливо переползла к мужу. Дохтуров подошел ближе, опустился на корточки и задал какой-то вопрос. Услышав родную речь, хозяева фанзы вовсе не оживились. Покачали синхронно головами — дескать, не понимаем — а после согнулись в поклоне, да так и замерли. Павел Романович повторил вопрос на родном языке. Тот же эффект. — Тьфу! — сказал ротмистр, подходя ближе. — Не хотят говорить. Прикидываются, ясное дело! Пугните-ка их как следует. — Не думаю, что прикидываются, — проговорил Павел Романович. — Скорее, мой китайский не вполне хорош. А по-русски они действительно не понимают. — Ну и свинство с их стороны. Сколько лет рядом живут. Могли б уж и выучиться. А, ну их. Одно слово — макаки. Ротмистр покосился на свое плечо. — Черт! Глядите, погон отстегнулся. Не поможете? Дохтуров выпрямился, переложив револьвер в левую руку. В этот момент китаянка вдруг загомонила. Оживленно жестикулируя, показала на плечо ротмистра. — О чем это она? — спросил Агранцев. — Не пойму… подождите… Наконец китаянка, раздраженно махнув рукой на своего благоверного, повернулась к Павлу Романовичу и затараторила громче, помогая себе жестами. Ротмистр крякнул: — Ну и чешет! Что твоя швейная машинка «Зингер и сыновья»! — Подождите! — Павел Романович поднял руку, прислушиваясь, и ободряюще кивнул китаянке. Та застрекотала пуще прежнего, изо всех сил помогая себе руками. При этом все показывала себе на плечи, щелкала, словно стряхивала муравья, вытягивала губы трубочкой и целилась указательным пальцем Павлу Романовичу в грудь: «Пом-пом!» Потом залилась гортанным клокочущим звуком и пустилась вприсядку. — Ну, что? — нетерпеливо спросил Агранцев. — Уяснили, к чему эти половецкие пляски? — Похоже, в переводе звучит так: вчера пришел вооруженный отряд, прогнал местную власть, тех, кто носит погоны, — расстрелял (я так понимаю, речь о жандармской команде) и пошел грабить. Кур, свиней. В общем, что есть, то тащили. У этих тоже взяли трех поросят… — Да подождите вы с поросятами! Сколько людей в отряде? Чем вооружены? Где стоят, и… — …И как имя-отчество комиссара, — докончил за него Дохтуров. — Извините, этого она не знает. — Тогда на кой черт она нам сдалась?! И без того известно, что в Цицикаре — красные. — Зато неизвестно другое: одному служилому удалось спастись из устроенной мясорубки. Точнее, двоим, однако насчет второго мне не совсем ясно. — И где ж эти беглецы? — Судя по всему, здесь, — сказал Павел Романович и выжидательно посмотрел на китайцев. Те опять зачирикали на своем птичьем наречии, словно бы в нерешительности. Потом китаянка встала и поманила Павла Романовича за собой. Он спрятал револьвер. — Пойдемте, ротмистр. — Уверены, что не ловушка? — Нет. Миновали дощатую перегородку, делившую фанзу на две неравные части. Здесь было нечто вроде кухни, соединенной со «столовой». На стенах — полки с многочисленными плошками, пучки пряно пахнувших трав развешаны под потолком. На тонкой бронзовой цепочке свисает масляная лампа. — А хозяева-то не из бедных, — сказал Павел Романович, — обыкновенно в этих краях довольствуются лучиной. — Ну-ка, ну-ка, — проговорил ротмистр, оглядываясь. — Так-так… Клянусь, мне это кое-что напоминает… Он шагнул вперед, расшвырял грязные циновки. Открылся земляной пол. А у самой стены — лаз, прикрытый цельной деревянной крышкой. — Ну, так и есть! — воскликнул Агранцев. — Как в той фанзе, где я с Зиги моим подружился. Нехитрая архитектура. Павел Романович взялся было за крышку, но Агранцев его упредил: — Подождите! Пускай она — мало ли кто там, внизу. Китаянка сноровисто откатила крышку и наклонилась над темным отверстием, подсвечивая себе снятой со стены лампой. Тянулось время, прошла минута, вторая. Ни звука, ни тени. Ничего. — N’avez pas peur! Nous sommes du general du Croate! [10] — крикнул Павел Романович. Внизу послышалось какое-то шевеление, и потом дребезжащий голос глухо спросил: |