Онлайн книга «Харбинский экспресс»
— Знающий не говорит, говорящий не знает. — Что это вы загадками изъясняетесь? — вскинулся комиссар. Авдотья тоже будто собралась спросить — глянула быстро, да губу вдруг закусила и промолчала, отвернулась. В этот момент на улице послышался шум мотора. Ближе, ближе — наконец совсем рядом. Раздались голоса. — Похоже, броневик прибыл. «Товарищ Марат». Сходи, посмотри, — комиссар кивнул второму стражу. Тот вышел. Все заинтересованно уставились на дверь — и Лель, и хмельные его спутники, развалившиеся у двери, и комиссар. Лишь вернувшаяся к окну Авдотья все глядела куда-то вдаль, сквозь чистые прозрачные стекла. Боец вернулся буквально через минуту. Склонился к комиссару, пошептал на ухо. — Вот как? На подходе? Славно! — азартно сказал тот, знакомым жестом потирая ладони. — Авдотья Ивановна, слыхала? — Чего там? — Литерный поезд Хурхуру проследовал. Скоро у нас будет! Пойду, распоряжусь, чтоб встретили, как подобает. — Сходи, — разрешила Авдотья. — А я тут побуду. На энтих поглядеть интересно. — Вот и славненько, — с этими словами комиссар поспешил к выходу. Невидимый отсюда броневик всхрапнул мотором и укатил. Чубатый казак ухватил Симановича за волосы всей пятерней и рывком поднял на ноги. Тот закричал пойманной птицей, забился. Но — куда там: железная рука держала крепко, насмерть. Не вывернешься. — Постойте, — сказал Павел Романович, — погодите, не мучайте его. Он все равно ничего не знает. Я объясню. Та особа, с которой мы бежали… — Не усердствуй, касатик, — перебила его Авдотья, — сейчас твоим словам веры нет. Да и как же иначе? Мы ведь для тебя с ним (Авдотья кивнула на ротмистра) враги, ироды бессердечные. Ты нам что угодно навертишь, лишь бы доли своей лютой избегнуть. И оборвала сама себя, замолчала, глядя на Павла Романовича. Странным сделался ее взгляд — то ли раздумчивым, то ли даже печальным, непонятно. Между тем чубатый подтащил фотографа к простенку, кинул на лавку. И ловко, в несколько движений, прихлестнул за лодыжки к сиденью — брючным ремнем самого Симановича. Руки же завел ему наверх и на них сам уселся, лишив тем самым злополучного фотографа какой-либо возможности двигаться. — Ну что, чертяка? — спросил чубатый, глядя на Симановича сверху вниз. — Пробулькнешь теперь словечко? — Клянусь, я ничего не знаю… — Ну ладно. Щас разговоришься. Чубатый снял фуражку и вытащил из-за отворота околыша сапожную кривую иглу длиной вполладони. Фотограф заверещал и зажмурился. Тут Авдотья, вздохнув, легко отошла от окна. — Держите крепче, — сказала она, кивнув на Дохтурова с ротмистром. Трое мужчин тут же кинулись исполнять приказание: напарник чубатого ухватил за плечи Агранцева, а двое спутников Леля вцепились в Павла Романовича. — Да не то, дураки, — сказала Авдотья. — Офицера примите. А с дохтуром я отдельно поговорю. — Авдотья Ивановна, — уважительно проговорил чубатый, — вы бы того… Поостереглись… А ну как бросится? — Бросится? — со странною интонацией переспросила Авдотья. — Бросится! Ну, напужал!.. И, поманив за собой Дохтурова, пошла к двери в соседнюю комнату. * * * Павел Романович вышел следом. На ходу увидел, что Агранцев скривился, многозначительно хмыкнув. Для чего понадобилось уединяться, размышлял на ходу Дохтуров. В самом деле, не для скорых же любовных утех! А впрочем, с эдакой особой всего можно ожидать. Остановились на пороге другой горницы. Была она маленькой, похожей на девичью спаленку. Подушечки разнокалиберные, вышитые занавески на окнах, узкая кровать — одиноких снов утешительница. Добротная, с никелированными металлическими шарами. Из дорогих. Баловали, должно быть, здешние хозяева дочку. Интересно, что с ними теперь? Хорошо, если живы… Первой ступила Авдотья, пропустила мимо себя Дохтурова. Он услышал, как щелкнул ключ в замке. Повернулись друг к другу, встретились глазами. — Скажи-ка, — промолвила таежная амазонка, — да как на духу: ты и вправду дохтур? Иль только прикидываешься? Павел Романович удивленно моргнул — не ожидал вопроса. Авдотья, видя это мгновенное замешательство, усмехнулась: — Да ты никак решил, что я тя любиться сюда зазвала? Точно, по глазам вижу. Все вы, кобели, одинаковы… Ну так что? — нетерпеливо добавила она. — Слыхал, что спросила? — Слыхал. Я — доктор. Она вздохнула. — Хорошо, коли так… На тебя вся надежа. Это ведь ты того офицера-то врачевал? Я прям диву далась, как скоро морда на нем зажила. Видать, хороший ты лекарь. — Говори толком. Что случилось? — Хворая я… По нашей, по бабьей части… — Понятно. Рассказывай. Это не заняло много времени — с первых почти слов Павел Романович угадал, в чем дело. Но догадка догадкой, а медицинский осмотр — вещь непреложная. Однако условия для столь деликатных манипуляций были не самые подходящие. Вот когда пригодился бы верный саквояж! И все ж удалось. Очень кстати в горенке сыскались зеркальце в серебряной оправе и серебряные же чайные ложки в прикроватной тумбочке. Авдотья сперва сильно совестилась, но потом покорилась, стихла. Роли теперь сместились: красная атаманша стала послушной пациенткой, а пленник — взыскующим врачом. — Ну как? — спросила Авдотья. — Совсем худо? Ох, да у тебя ж руки в крови! — Ничего. — Павел Романович покидал испачканные ложки и зеркальце на расстеленный по кровати рушник. — Черт, воды нету. Ладно. Сел, вытер пальцы концом рушника (все равно выбрасывать), кивнул: — Садись. — И, глядя в настороженные глаза, спросил: — Плод давно вытравляла? Отвечай как есть! — Пять недель минуло. — В глазах ее плеснулся страх. — В общем, так, — сказал Павел Романович. — Помочь тебе можно. Здесь где-то наверняка есть аптека. Если ее ваши молодцы не спалили, я приготовлю мазь. Но это на время, а по-настоящему тебе надо в больницу. В походных условиях излечить тебя до конца невозможно. — В какую больницу? — Да хотя бы в Харбин. — Сдурел! Для меня там леченье простое: на два штыка в землю. — Ничего. Обойдется, если мы с тобой вместе вернемся. Авдотья замолчала, глянула с прищуром. — Вон ты куда! Хоро-ош… От революции меня отворотить метишь? Павел Романович пожал плечами. |