Книга Бандиты. Красные и Белые, страница 31 – Алексей Лукьянов

— Только встает Чепаев рано, — предупредил Деревянко. — Если врасплох не застигнете, он вас и с сотней бойцов в капусту изрубит, уж будьте покойны.

— Пугаешь?

— Ни боже мой, ваше благородие. Но уж как ни пытались ваши Чепая поймать, а все он сухим из воды выходил. Только пьяным да связанным одолеете его, иначе никак.

— Что-то еще?

— Никак нет, ваше благородие, все рассказал, что знал.

Белоножкин вызвал конвой, и Деревянко увели, чтобы на улице, истыкав штыками, сбросить в яму. В отряде каждый человек на счету, охранять пленных некому. Операция сложная, тут не до милосердия.

С полученными сведениями подхорунжий отправился к полковнику.

Бородин уже вернулся.

— Как наши успехи?

— Разведданные подтверждаются, с некоторой поправкой на время — за последнюю неделю обострилась эпидемия тифа, в карантине еще две роты красных. В целом позиции красных не изменились, фортификационные сооружения оставлены там, где были до штурма.

— Полагаете, справимся?

— Бесспорно. Но операцию нужно перенести.

— С пяти часов пополуночи? И на сколько?

— Думаю, нужно начать в три часа.

— Объясните.

— Лбищенск живет по чeпаевскому времени, а Чепаев просыпается чуть раньше пяти утра. Чепаев чрезвычайно мобилен, если мы не захватим его врасплох и он успеет мобилизовать хотя бы сотню бойцов — нам придется худо. Он никогда не дерется в обороне, всегда атакует, местность, в которой находится или воюет, знает досконально. У нас просто не будет шансов.

Бородин задумался. Насчет личного времени Чепаева до сих пор не говорил ни один из участников или разработчиков операции. Агент в штабе красных тоже не упоминал об этой особенности начдива, а должен был. Может, не придавал этому значения, но почему тогда на это обращает внимание простой боец?

— Добро, вы меня убедили, — сказал полковник. — Но вопрос штурма и пленения Чепаева отнюдь не самый главный. Я не сомневаюсь, что ваши башибузуки обеспечат успех операции. Меня больше беспокоит, что мы станем делать потом.

— Отправим Чeпаева в Ставку.

— Через территории, занятые большевиками? На аэроплане? Давайте будем реалистами: наш рейд — отчаянная бравада. В нескольких десятках километров от нас сосредоточены основные силы красных, и то, что этот бок обнажен, ничего не значит — нас выбьют из Лбищенска через день-два, максимум — через неделю.

Подхорунжий удивленно посмотрел на полковника.

— Не нужно так на меня смотреть, вы сами должны понимать суть происходящего. Надеюсь, вы согласитесь со мной, что после завершения операции основная часть отряда должна немедленно отступить обратно в Каленый. На арьергард возложим тотальное уничтожение складов…

— У нас приказ держать оборону до подхода армии.

— Вы понимаете, что это напрасная трата сил и времени? Не удержит наша «армия» красных. Толстов — прекрасный стратег, но ему достались жалкие остатки войска. Нас сомнут, и ладно, если заставят отступить, а не раздавят.

— Вы так говорите, будто не будете принимать участия в штурме.

Бородин вздохнул.

— Я еще достаточно молод и полон сил, но посмотрите на меня: я развалина. Потому что в победу не верю, а мщение, которое движет вами, мне не понятно. Я в каждый бой иду как в последний. Так вот: возможно, в этом бою меня не станет. Я хотел бы, чтобы вы наплевали на белое движение и уводили людей за кордон.

— Это измена.

— Так расстреляйте меня.

Белоножкин опустил глаза.

— Ладно, бог с ним, с этим разговором, — махнул рукой Бородин. — Вы правы — не время для болтовни. Там, в блиндаже… я немного наследил. Прикажите убрать.

Диверсия

Сначала разбудили Петьку.

Взволнованный красноармеец из караула стоял перед заспанным Петькой, пучил глаза и громко шептал:

— Товарищ Исаев! Там такое! Там, в штабу…

— Что в штабу?

— Не знаю.

— Что — не знаешь?

— Что делать, не знаю.

— А старший караула?

— И старший не знает.

— Черт знает что! А от меня чего надо?

— Штаб заперт.

— В смысле — заперт?

— На замок заперт, а ключа у нас нет. В четыре утра смена караула, а Дениса Деревянки на посту нет.

— А кто есть?

— Никого.

— А старший почему сам не пришел с докладом?

— Боится.

— А ты, значит, не боишься.

— Я тоже боюсь, но я отважный.

— Ладно, отважный, пошли.

Штабная изба оказалась заперта, но не опечатана. Более ничего необычного не было. Петька посмотрел на часы — через десять минут пора будить Василия Ивановича, а тут такая ситуация непонятная. Старший караула стоял в стороне и нервно курил.

— Ключ есть у кого-нибудь? — спросил Петька.

— На гвоздике висит.

— Да вы что, нарочно, что ли?! Я вас под трибунал отдам! — гаркнул Петька. — Развели, понимаешь, не знаю что!

Он вбежал на крыльцо, сорвал с гвоздика ключ и открыл дверь.

Из избы потянуло дымком.

— Мать вашу, опять пожар, что ли? — Петька нюхнул воздух. — Будто тряпками горелыми пахнет. Ну-ка, сюда идите оба!

Караульные подбежали.

— Фонарик есть?

Старший достал карманный фонарик. Все трое вошли в избу. Зажгли керосинку, осмотрелись. Все, вроде, стояло на своих местах. В печке ничего не горело, и откуда шел запах, понять было невозможно.

Молодой красноармеец с выпученными глазами вдруг плюхнулся на четвереньки и начал водить носом, будто поросенок, который ищет корыто с помоями.

— Ты чего?

— Из подпола тянет, — сказал красноармеец.

Петька со старшим переглянулись и в один голос выкрикнули:

— Ночков!

Перестановка в штабе все же была: стол с радиостанцией, печатными машинками и прочей требухой стоял аккурат на люке, ведущем в подпол, в каморку начальника штаба. Стол втроем оттащили к окну, и старший караула открыл люк. Ночков сидел в исподнем, скрюченный, бездыханный, на верхней ступеньке, прильнув к щели между люком и полом. Весь подвал тонул в дыму.

Мужчины вытащили начальника штаба на улицу. Петька надавал Ночкову пощечин, старший караула принес воды и окатил начальника из ведра. Грудь Ночкова шевельнулась, и он, хрипя, вдохнул, после чего тяжело и продолжительно закашлялся.

— Живой! — обрадовался Петька. — Живой! Ладно, смотрите тут за ним, а я побежал Чепаю докладывать.