Онлайн книга «Бандиты. Красные и Белые»
|
Верст на двенадцать ее должно было хватить. Перетрусов План у Лёньки был простой, поэтому Богдан им так и восхитился: сам он до этого не догадался, но, как только Лёнька намекнул, Петух в один момент обрисовал всю картину. Сейчас во всей дивизии на Чепаева походил только Ночков — тоже худой, загорелый, с усами, недаром Лёнька его сначала за начдива принял. Сам же Чепай зачем-то постригся-побрился и стал похож на политработника, а не на бравого полководца. Если не все новобранцы узнавали в Чепаеве командира, виденного только в газетах, то уж казаки всяко усача примут за Чепая (если, конечно, целью их дерзкого похода был именно он). Пока разберутся, что это не он, глядишь, и время упустят для нападения, а там Чепаев просто ускачет на запад — и поминай, как звали. Богдану заранее было смешно, как Ночков будет объяснять белым, что он — не Чепай. Из всех документов — только усы! Лошадку Перетрусов решил приберечь: кто знает, вдруг придется стрекача давать. Без талисмана он чувствовал себя голым и беззащитным. Ведь любой, даже самый плюгавый и неопытный сосунок с трехлинейкой или наганом мог отправить Богдана на тот свет, но отчего-то страшно все равно не было. Возможно, потому, что у Перетрусова появились кое-какие планы на жизнь. — Стой, стрелять буду! — окликнул Богдана мужской голос. — Тпру! — Перетрусов остановил лошадь и завертел головой: откуда окликнули? Мужик, одетый так бедно, что Богдану захотелось плакать, стоял посреди степи и целился в Перетрусова из какой-то палки. — Ты чего, дядя? — удивился Богдан. — Стой, стрелять буду! — Так у тебя же палка в руках, дурила! — Раз в год и палка стреляет, а ты стой, где стоишь. Чего надо?! — Мне чего надо?! Да я тебя сейчас! — Стой, где стоишь, стрелять буду! Мужик явно рехнулся. Богдан неспешно подъехал к нему. — Бдыщь! Бдыщь! — несколько раз крикнул мужик, бросил палку и припустил прочь. — Стой, дурила! Стой! Богдан легко догнал бродягу и ухватил его за шею, тощую, как у куренка. — Стой, говорю, не обижу! Мужик послушно остановился. — Куда идешь? — спросил Богдан и протянул бродяге спертый в лазарете ржаной сухарь. Бродяга вгрызся в сухарь, будто ничего слаще в жизни не видел, и принялся мусолить. — Идешь куда, спрашиваю? — прикрикнул Богдан. — К Ленину иду, жаловаться. — Чего? — округлил глаза бандит. — К Ленину иду, жаловаться, — повторил сумасшедший. — Пускай мне новое хозяйство выдаст. И жену. И сына. Жаловаться иду, говорю. — Ну, иди, иди, — согласился Богдан и слегка пришпорил кобылу. Через минуту сзади опять раздалось: — Стой, стрелять буду! — Вот настырный, — усмехнулся Богдан. — Стой! Бдыщь! Стрелять буду! Бдыщь! Богдан оглянулся через плечо. Мужик бежал, ковыляя, умудряясь стрелять на ходу одной рукой, другой держа во рту сухарь. — Бдыщь! Падай, ты убит! Падай! Дальше я поеду! Богдан остановил лошадь. Как ни странно, а этот мужик вполне мог пригодиться. — Падай! Падай! Бдыщь! Богдан спрыгнул с лошади. Мужичонка, пока догнал его, весь выдохся, дышал с присвистом, и слов, которые он говорил, было почти не разобрать. — Вот что, мужик, — сказал ему Богдан. — Я как раз в Москву сейчас. Садись, подвезу до Ленина. С этими словами он взгромоздил мужика вместо себя на лошадь, словно ребенка маленького. Сумасшедший сразу без сил повалился на куль с «Чепаевым», и тот снова замычал. — Спокойно, Василий Иванович, — сказал Богдан. — Кремль уже близко. На горизонте показались крыши старых амбаров. Голова Богдана буквально раскалывалась. Оттого ли, что не было больше Петуха, или от извести, но ломота в висках настолько измучила, что впору было сдаться белым и рассказать им, что он в последние несколько месяцев творил с их братом. Впрочем, и рассказывать не придется. Богдан имени своего не скрывал и всем охотно его сообщал. Ничего. Ждать осталось немного — только ночь продержаться. Казаки За день казаки захватили несколько подвод, два патруля и трех дезертиров. Все говорили одно и то же: Чепай послал большевиков подальше и собирается идти на Украину. Полковника Бородина эта новость ничуть не удивила. — Чепаевцы всегда были дикой бандой, — сказал он. — Большевики хоть и хамы, но преследуют определенную цель, насаждают извращенный, но порядок и требуют дисциплины. Чепаеву дисциплина чужда. Вот он и нашел себе компанию. Жаль, что ночью его вольнице придет конец. Крайне любопытно было бы узнать, как он собирался пересечь пол-России, оказавшись вне закона, да еще и со своей ордой. Большинство задержанных были жалкими ничтожными людишками, обмочившими штаны, едва заметив казачий разъезд. Все задирали руки вверх, умоляли не убивать, обещали рассказать все-все и безропотно умирали. Из-за жесткой экономии боеприпасов их кололи штыками. Однако под конец дня жизнь вдруг закипела. С наступлением темноты подхорунжему Белоножкину доложили, что два странных человека привезли Чепаева и хотят награду. Белоножкин был чрезвычайно хладнокровным казаком. Несмотря на невысокое звание, должность его в походе была второй после полковника; должность выборная, что многое говорило о подхорунжем. — Нас обнаружили? — уточнил он у рапортующего. Казак почесал голову. — Наверное, нет, — сказал он. — Как же нас нашли? — Они, ваше благородие, точно знали, где мы есть. — Ну, пойдем, посмотрим, что там за Чепаева привезли. Задержанные оказались колоритной компанией. Убогий мужичок, явно скорбный умом; молоденький красноармеец с большими ясными глазами и милым детским лицом и связанный по рукам и ногам мужчина, ухоженный, с бравыми фельдфебельскими усами, лежащий без чувств у красноармейца в ногах. Скорбный умом мужичок держал на вытянутых руках обломок оглобли. К оглобле на манер белого флага был привязан грязный медицинский халат. — Ведите меня к Ленину, — сказал он неожиданно. — Чего? — растерялись казаки. — К Ленину меня ведите, говорю! — Зачем тебе Ленин, милый? — невозмутимо поинтересовался подхорунжий. — Умом он тронулся, ваше благородие, — заступился за умалишенного красноармеец. — Отпустили бы вы его, не со мной он. |