Онлайн книга «Внук сотника»
|
– Как за что? Он ему жизнь в сече спас. – Не просто спас – своей жизнью рисковал и здоровьем поплатился. – Ну и к чему ты это? – Девки говорили, я слышал, лекарка тете Тане рожать вообще запретила, сказала, помереть может. А она тебя порадовать хотела, жизнью рискнула… – Да что ты понимаешь… – Понимаю, что рискнуть в один миг, сгоряча, – это совсем не то, что почти целый год думать: помрешь или не помрешь? Это ж как любить надо, какой свет в душе иметь? Ну не получилось, так ведь и у деда тогда могло не получиться… – Мал ты еще о таком рассуждать, вас у Фрола пятеро, могло бы и у меня столько же быть. – Мы теперь не у Фрола, мы теперь у тебя. Ты же хотел бы, наверно, чтоб с тобой сын над твоими задумками бился, как мы с тобой над косилкой той? Я соврал, наверно, не думала Татьяна: умру, не умру. Она радовалась – подарок тебе готовила. Ты же сам сказал, что это самая большая радость? – Да откуда ты знать можешь? Сопляк еще совсем… – Мы же с тобой там душу видим, где она другим не видна, вот и знаю. От возраста это не зависит. Ты-то сам когда душу в железе увидел? Наверно, тоже отроком еще был? – Меня Кирьян покойный научил. Я к нему в кузницу все бегал посмотреть. А он однажды возьми и спроси меня: «Ты как узор на этом браслете навел бы?» Ну я и показал, а он пошел к отцу и предложил меня в ученики взять, сказал, что я красоту понимать могу. Отец сначала ни в какую, а потом согласился. А у Кирьяна сын хоть на кузнеца и выучился, да только самые простые веши делать может. Сначала обижался на меня, думал, я какой-то секрет скрываю, а потом, видно, понял – не дано. – Зря, значит, обижался? – Выходит, зря… – А ты на тетю Таню? Она же для тебя старалась, себя не пожалела… неужели не чувствуешь? Или тоже – не дано? – Что же ты за малец такой? Попом, наверно, станешь – так в душу залезть… Даже и прогнать тебя язык не поворачивается. – Это не я, это отец Михаил с тобой через меня говорил, он умеет. – Значит, правду говорят, что тебя отец Михаил чему-то такому учит? – Он просто меня думать учит, этому тоже учиться нужно… как ремеслу. И тоже – не всякому дается. – Вот оно как… А придумки твои? Тоже – он? – Я же говорю: думать учит. Оттуда и придумки. – Чудеса… А не врешь? – А зачем? – Ну мало ли… А если правда… Нет, не может быть, ты же дите еще, не мог ты сам… Ну хорошо, если так, то дай совет. Или не можешь? – Могу. Пойди к ней. Можешь не говорить ничего, просто посиди рядом, за руку подержи… А еще лучше расскажи ей про то время, когда ты ее первый раз увидел, что думал, что чувствовал… А если станет прощения просить… – Ты ж сам говоришь, что она не виновата ни в чем. – Я говорю: ЕСЛИ станет. Не давай ей виниться. Она жизнью для тебя рисковала. – А это? – Лавр показал на височные кольца. – А это – потом, когда оба душой отмякнете, а можешь и совсем не давать, потом случай будет. – И правда, что ль, сходить? Как же это ты меня так, а? Дите же еще… – Я же объяснил! – Ну… я пошел тогда… – Бог в помощь, дядя Лавр. «Доволен? Ты хоть понимаешь, как рисковал, психотерапевт гребаный? Еще и про отца Михаила наврал. Не стыдно? Нет, не стыдно. Помог двум хорошим людям, а отец Михаил, если и узнает, думаю, одобрит. Он-то ведь обязательно помочь бы попытался. Да и не врал я особенно, просто сказал то, что и он, наверно, бы сказал. Или близко к этому…» Мишкины размышления прервал раздавшийся сбоку шорох. – Мама? Ты что, все слышала? Мать, ничего не отвечая, молча обняла Мишку и прижала его к себе. – Мама, не надо плакать, я как лучше хотел… Я что, что-нибудь неправильно… – Все правильно, Мишаня, все правильно, ты – молодец, только… не мог отче Михаил такого сказать. Он монах, женщин не знает… Видать, и правда он тебя думать научил, вот только не рано ли? – Но если я все правильно… почему же рано? – Потому, что даже правильные дела не всегда делать надо. Только спустя полгода Мишка понял смысл сказанного тогда матерью. Понял, когда увидел, как дядька Лавр нес ее на руках через двор – от саней к крыльцу. Понял, что никому он тогда ничем не помог и что влез со своим дурацким самомнением туда, где ему делать было совершенно нечего. Влез, не подумав, что в очередной раз выходит за пределы роли отрока, играть которую он был обязан. Играть очень старательно и дисциплинированно именно потому, что жизнь – не игра. Как простила его за это мать? Размышлять на эту тему было совершенно бесполезно. Ответ на такой вопрос знают только матери. И это совершенно никак не зависит от того, в каком веке они живут. * * * После произошедшего жизнь на пасеке вроде бы не изменилась, только в разговорах, после долгого «обета молчания» нет-нет да и начали проскакивать темы, касающиеся оставленного села. О том, что огороды, наверно, совсем заглушили сорняки, о том, что скоро жатва и в поле, хочешь не хочешь, надо будет выходить. В конце концов, надо было что-то решать с жильем: то ли готовиться зимовать здесь и тогда готовить избу к зиме, то ли возвращаться в село, но было непонятно: можно ли? Мишка тоже ломал голову вместе со всеми, но придумать смог только способ получения достоверной информации из села. – Мама! А собаки человеческими болезнями болеют? – Не знаю, не слыхала о таком. – Значит, если я Чифа в село пошлю, он не заразится и заразу сюда не принесет? – Кто ж его знает, а ты что задумал-то? – Чиф Юльку хорошо знает, если я ему велю, он к ней побежит, а я ему на ошейник грамотку берестяную повешу. В грамотке напишу, что если с собакой зараза может передаться, то пусть Чифа привяжет и сюда не пускает, а если не передается, то пусть напишет, как дела в селе и можно ли нам возвращаться. – Не знаю… батюшка, что скажешь? Может, и правда пса послать? – А ежели Юлька твоя уже померла? Чиф покрутится, покрутится и назад прибежит да заразу с собой принесет. Что тогда? – Можно Чифу на шею что-то яркое привязать, – влезла в разговор Машка. – Ну хоть платок. A в грамотке Минька пусть напишет, чтобы Юлька, если живая, платок сняла и у себя оставила. Если увидим, что пес с платком вернулся, значит, Юлька померла, и дядька Лавр его из лука застрелит. Ай! Мама! Чего Минька дерется? – Я тебя тогда на твоем же платке и удавлю! – Михайла! Не трожь сестру! – рыкнул дед. – Я тебе что сказал! А ну убери руки! А ты думай, что говоришь, курица. Чиф в любое время вернуться может, даже ночью. Что, Лавру так и сидеть день и ночь с луком? И откуда нам знать, с какой стороны он прибежит? |