Онлайн книга «Покоренная сила»
|
– Ты вот, стрелок великий, – продолжал орать Кузьма, – ты слышал, что я сейчас объяснял? Повтори! А ты? Тоже не слышал? Так для кого я тут распинаюсь? В ответ из толпы кто-то бубнил нечто оправдательное. Первым Мишку заметил конечно же служака Дмитрий. – Смирно! Господин старшина! Первый десяток… – Вольно! Кузя, да не надрывайся ты так. – Мишка нарочито пренебрежительно оглядел сгрудившихся у стола ребят. – Видишь: детишки же еще, новая игрушка в руки попала, так про все и забыли. – Во-во, я и вижу: дети малые, – подхватил Кузька. – Им бы лошадок деревянных, а не оружие… Сразу же несколько «курсантов» обиженно засопели, а один уже раскрыл рот для ответа. Допускать перепалки с оружейным мастером было нельзя – авторитет Кузьмы следовало всячески поддерживать, – поэтому Мишка, не давая никому произнести ни слова, рявкнул во всю мощь голоса: – Чья пятерка?! – Моя! – Раздвинув мешающих пройти ребят, вперед вышел Филька. – Что значит «моя»? Доложить, как положено! – Старший стрелок первого десятка «Младшей стражи» Филипп! – Куда смотришь? Почему у тебя люди дурака валяют, вместо того чтобы оружейного мастера слушать? Филька потупился, зачем-то принялся оправлять подсумки на поясе. – А ну встать ровно, отвечать, как положено! «Ох и грозны вы сэр, Майкл, прямо унтер Пришибеев! А как иначе?» Филька оставил амуницию в покое, выпрямился и пробурчал: – Виноват, господин старшина. – Не слышу! Где командный голос? – Виноват, господин старшина! – А раз виноват, то слушай команду! Раздолбаев своих накажешь по прибытии на базу! Сам, что причитается, получишь от десятника, но не от Петра, а от Дмитрия. Десятник Дмитрий! Принять командование первым десятком! Нет, Митька точно рожден быть солдатом – ни удивления, ни малейшей заминки. – Слушаюсь, господин старшина! Петька же вылеплен совсем из другого теста: на лице сначала удивление, потом возмущение, потом… Ничего сказать или сделать Мишка Петру не дал. – Десятник Петр, десятник Дмитрий! За мной, остальным продолжать занятия! Старший – десятник Василий. Петька весь прямо-таки кипел от возмущения, но все же дождался, пока они отошли за угол. – Минька, ты чего? Из-за этих обалдуев… – Отец твой на днях приезжает, – не дал ему закончить Мишка, – четырнадцать новых обалдуев тебе привезет, вот с ними и займешься. Я тебе специально дал десятком покомандовать до их приезда, чтобы поучился, да, видно, не впрок. Ни хрена дисциплины в десятке нет. А за обучение тех ребят деньги будут плачены, и ответ ты будешь держать не только перед дедом и отцом, но и перед каждым, кто их обучение оплатил. Так что думай. А ты, Митька, теперь будешь сразу двумя десятками командовать: своим и бывшим Петькиным. Зваться теперь будешь старшим десятником, и обучать твоих ратников будем немного иначе, чем остальных, потом объясню – как. А сейчас иди командуй и выясни у Кузьки, когда он сможет твой второй десяток полностью вооружить. Надо бы поскорее. – Слушаюсь… – Да ладно тебе, ступай. Дмитрий ушел, а Петька остался стоять, с мрачным видом молча переваривая новости. Мишка дал ему немножко времени попереживать, потом спросил: – Ты приказчика, которого отец прислал, знаешь? – Угу, Спиридоном звать. – Сколько ему лет? – Двадцать или чуть больше, точно не знаю, он у нас недавно. – Что за человек-то хоть? Дельный? Петька сплюнул и пренебрежительно махнул рукой: – Дрянь мужичонка, даже удивительно, что батя его сюда прислал. – А подробнее? – У бати приятель был в Курске, какие-то дела вместе рели. Помер он года три назад вроде бы. Остались два сына: Алексей и этот Спиридон. Алексей стал с отцовскими ладьями ходить, а Спиридон дела в Курске вел. Ну и прогорели они. Что уж там вышло, я не знаю, только для того, чтобы ладьи снарядить, пришлось в долги залезать. Алексей с ладьями на Каму пошел и не вернулся – сгинул. Спирька покрутился, покрутился, но долги-то отдавать надо. Батя говорил, что если склады, причал да дом с умом продать, то можно было бы расплатиться. А Спирька, подлец, сбежал к нам в Туров. Сам-то не женат еще, а семью Алексея бросил – тех за долги в закупы и взяли. Отец потом ездил в Курск выкупать их, так такого про Спирьку наслушался… Без отца да старшего брата изгулялся весь: пьянки, девки… Делами совсем не занимался, потому, наверно, и прогорели они. Ну батяня пригрел «сироту», туды б его… По уму, его бы в закупы брать надо было, но сын старинного приятеля, понимаешь… Сделал приказчиком. Толку с такого приказчика, что с козла молока. Вроде бы и дело знает, и шустрый, и договариваться умеет, а все равно… То пьяный, то у девок гулящих застрянет, то с разбитой мордой и обобранного домой принесут… Двух наших холопок обрюхатил, кобель. «М-да, характеристика… А мать-то… Ладно, не девочка, и не мне ее учить. Впрочем, может быть, она и нес ним вовсе… Но все равно заняться Спиридоном придется вплотную. Дед ясно дал понять, что раз идея с лавкой и торговлей в округе моя, то и спрос – с меня. Надо въезжать в тему. Черт меня тогда за язык дергал…» – Слушай, Петь. Так, может, Спиридон и в Турове натворил чего-то, а дядька Никифор его у нас спрятать решил? – Запросто может быть, – охотно согласился Петька. – Такой чего угодно натворить может. – Ладно, ты иди к Кузьке доспех примерь, а потом мы с тобой сходим, проверим, как Спиридон к приходу ладей приготовился. Если что, вразумим… Вдвоем-то справимся? – Справимся, он, паскуда, еще и трус. Я слышал, как рассказывали: если дело к драке идет, так Спирька всегда смыться норовит. Расставшись с Петром, Мишка отправился на поиски сестер – информацию надо получать из разных источников. Одно дело – мать с дедом, другое – сестры, у них на все проблемы иной взгляд, можно будет сравнить. Искал сестер, а нашел мать. Она сидела на лавочке возле стены дома, держа на коленях какое-то шитье, а рядом, одной рукой подбоченясь, а другой опираясь на стену, стоял какой-то типчик – весь из себя благообразный, нарядный и самоуверенный донельзя. По всему видать, это и был тот самый Спиридон. Приказчик как на картинке: прилизанный, с короткой ухоженной бородкой, тонкими, закрученными на кончиках усиками. Розовая, с шитым серебром оплечьем рубаха, украшенные бисером сафьяновые сапожки… Приторно улыбаясь, Спиридон что-то негромко говорил, время от времени наклоняясь к самому уху матери, а та совершенно явственно млела, тихо улыбаясь и медленно перебирая пальцами лежащую на коленях ткань. |