Онлайн книга «Ближний круг»
|
– Что ты сказал? Ты что, б…дь, сказал… – Уймись, парень… – С-сволочь, это ты мне… – Мишка сел на постели, перед глазами поплыло, преодолевая тошноту, он сунул пальцы в рот и высвистал сигнал: «Тревога, все ко мне!» – Стой, ты что делаешь, парень! – Ур-рою, падла… – Мишка попытался опереться рукой на край постели, но ладонь соскользнула, и он свалился на пол. – Не прикасайся ко мне! Не обращая внимания на Мишкино сопротивление, Осьма подхватил его и уложил обратно. – Да что ж ты творишь, парень? Разве ж можно так? Мишка снова попытался свистнуть, но рот наполнился тягучей слюной, и у него ничего не получилось. – С-сука брюхатая, сейчас ты у меня наживешься… За дверью послышался топот ног и дедов командный рык: – Стоять! Я кому сказал? Всем назад, я сам разберусь! – Я тебе разберусь, старый хрыч! – возник на фоне общего шума голос Настены – Совсем очумели мужики. А вы чего здесь? В кого стрелять собрались? Пошли вон! Что-то пробубнил молодой голос, кажется Дмитрия, в ответ снова рыкнул дед: – Он старшина, а я сотник! Вон отсюда!!! Мишка снова, уже понимая, что дед никого к нему не допустит, попытался свистнуть, но Осьма прижал его руки к постели, потом обернулся к двери и закричал: – Корней Агеич, да зайди ты наконец, не уймется никак твой Лис! Вместо деда в горнице появилась Настена. – А ну отпусти парня! – рявкнула она на Осьму. – Прочь руки! – Да он сам же себе навредит, гляди, как его корежит. – Не навредит! – Настена обернулась назад и кого-то там схватила. – А ну поди-ка сюда! Мишка от изумления даже забыл о тошноте – Настена тащила деда в горницу за бороду! – Вы что тут устроили? Я что, вас все время в разум возвращать должна? – Да отпусти ты, дурища! – Дед безуспешно пытался высвободить бороду из пальцев Настены. – Ох, едрена-м-м-м… Настена коротко двинула свободной рукой, и дед, скрючившись, начал оседать на пол. – Я тебя отпущу! Я тебя так отпущу – неделю в нужнике ночевать будешь! – Лекарка, выпустив бороду деда, повернулась к Осьме. – А ты, торгаш… Осьма не стал дожидаться продолжения и, подхватив лавку, многозначительно подкинул ее в руках, перехватывая для удара. Мишка заскреб пальцами по стене, пытаясь дотянуться до висящего над постелью пояса с оружием. – Все!!! Хватит!!! – заголосил с пола дед. – Остановитесь все!!! Михайла, лежать! Осьмуха, оставь лавку, не тронет тебя никто! Настька! Едрена-матрена, Настька, встать помоги. Размахалась, понимаешь, меня лошадь так не лягала. – Что случилось? – донесся голос матери. – Корней Агеич, что с тобой? – вторил ей голос Листвяны. – О господи! – взвыл дед. – Вас только тут не хватало! Настена, Христа ради, уведи их! Все уже, никто никого не тронет. Лекарка подозрительно оглядела присутствующих и неожиданно подчинилась деду. – Анюта, Листя, пошли отсюда. – Да что у вас тут… – Пойдем, пойдем, – прервала мать Настена. – Мужики дурью маются. Пойдем, там поговорим. – Лекарка подхватила мать и Листвяну под руки и повлекла в сторону сеней. – Пошли, бабоньки, парнишек успокоить надо, а то они за самострелы похватались, долго ли до беды… Осьма проводил женщин взглядом, шумно выдохнул, поставил лавку на пол и протянул руку деду: – Вставай, что ли, Корней Агеич. – Да пошел ты, Осьмуха… Ох, едрена-матрена. Лекарка, а дерется, как Бурей. Знает ведь, в какое место двинуть, жаба. – Д-а-а, грозна бабища, – согласился Осьма. – Я думал, грознее вашей Алены никого и нет. А эта… ну надо же… – Кхе! Ты еще не видал, как она на пару с Лаврухой зубы больные рвет! Вот где ужас-то! Лавруха клещами зуб ухватит, а она ка-ак даст в лоб! Только искры из глаз. А Лавруха хрясь зуб изо рта… – Деда аж передернуло от жутких воспоминаний. Мишка, после второго за день эмоционального срыва, лежал в совершенной прострации. Дед с Осьмой еще о чем-то говорили, даже, кажется, немного посмеялись, ему было все равно, он закрыл глаз и погрузился в тупое бездумье. Осьма что-то рассказывал про лекаря-пьяницу, который лечил его в Юрьеве после ранения, полученного в схватке с чудью. Кажется, юмор ситуации заключался в том, что лекарь с пьяных глаз принял Осьму за роженицу и обозлившийся приказчик Осьмы поволок его протрезвляться в проруби, чуть при этом не утопив. Протрезвев, лекарь очень ловко зашил широкую рану от лезвия рогатины, но на следующий день ничего не помнил и последними словами ругал неумеху, зашившего плечо вкривь и вкось, авторитетно заявляя, что таким лекарям надо руки обламывать, а еще лучше душить их в колыбели, чтобы потом не возиться. Дед в ответ поведал душераздирающую историю о том, как Бурей, доставая рыбью кость, застрявшую в горле у одного из обозников, ненароком сломал локтем нос не вовремя подсунувшемуся другому обознику. Похоже, оба собеседника чего-то ждали, развлекая друг друга медицинскими анекдотами. Голоса скользили по краю Мишкиного сознания, не вызывая никакой реакции и превращаясь постепенно в «белый шум». Ни малейшего желания выбраться из этого «сна наяву» у Мишки не возникало. Наоборот, он ощущал удовлетворение оттого, что не надо ни о чем думать, ни о чем беспокоиться, ни на что реагировать. Нет, ничего вокруг нет: ни гнусного циника Осьмы, ни посланных на смерть или рабство женщин и детей, ни деда с его непомерными требованиями, ни Листвяны с ее интригами, ни предшественника с матерным посланием, ни Первака, ни иеромонаха Иллариона, ни людей в маскхалатах, ни… Пошли они все в самые разнообразные места. Потом в монотонный шум вплелся голос Настены: – Ты что обещал, старый? – А что такое? Все хорошо, вон он – спит. – Это, по-твоему, спит? Подойди-ка! – Михайла, эй, Михайла. – Кто-то потряс Мишку за плечо. – Михайла, проснись. «Нет, не хочу. Ни видеть, ни слышать, ни просыпаться, ничего вообще не хочу. Достало меня все, и вы все достали, Господи, сдохнуть бы, чтобы все это закончилось. Сдохну, вернусь в Питер и… и там тоже сдохну, и наконец-то все это закончится, не могу больше». – Как тряпочный… Настена, чего это с ним? – Не с ним, а с вами, дурнями! Заездили парня. Осьма, чего ты ему наговорил? – Да ничего такого особенного… – Ничего особенного? А с чего он ребят своих высвистал? Ты хоть представляешь, что бы они с тобой сделали, если бы мы их не остановили? – Осьмуха… Кхе, ты что, от себя чего-то придумал? – Что ты, Корней Агеич? Как договаривались: сначала про изгоев поговорили, он не придумал ничего. Ты-то говорил: выдумает, выдумает такое, что нам и в голову не придет. Не выдумал он ничего. |