Онлайн книга «Ближний круг»
|
Первак сидел на земле, поддерживаемый отроками, тут же валялся шлем, крепко попорченный сильным ударом, скорее всего, топора. Рядом на коленях стоял Матвей и перевязывал Перваку голову. – Как он? – спросил Мишка. – Жить будет… если не помрет! – зло отозвался Матвей. – Домой его надо, к Юльке, а еще лучше, к Настене. – Еще раненые есть? – Куча! – Тяжелых много? – Да не знаю я! Учился мало! Зови Илью с острова, я не управлюсь! – Прекратить истерику! – гаркнул в ответ Мишка. – Сейчас за угол отведу да рыло начищу! Зовешься лекарем, так лечи, нечего тут сопли размазывать! Приказываю заниматься только тяжелоранеными, легким ребята помогут сами, на то их вы с Юлькой и учили! Матвей ничего не ответил, только ниже склонился над Перваком. – Вторуша! Ты где? – позвал Мишка. – Младший урядник Варлам здесь, господин старшина! – раздался сзади голос Вторуши. – Принимай командование десятком вместо брата. – Слушаюсь, господин старшина. Мишка вернулся к воротам и увидел, как Демьян с Тарасом вносят во двор убитого отрока Сильвестра – стрела, пробив бармицу, вошла под скулу, а вышла через шею. Около крыльца сидел на земле наставник Глеб и держался рукой за окровавленное лицо. «Ну я же говорил, что нельзя напротив двери стоять. Говорил или только подумал? Блин, только подумал, не до разговоров было, да и послали бы меня с моими советами. Наставники… самих наставлять надо». Мишка откинул с лица бармицу и свистнул: «Урядники, ко мне!» Поймал за руку первого попавшегося отрока и приказал: – Помоги наставнику Глебу, Матвей занят… Погоди-ка, Дударик? Ты что здесь делаешь? – Я, дядька Михал, за вами… потихонечку… – Я же запретил тебе! Вернемся – тридцать розог! И в темницу на десять дней! – Слушаюсь, господин… – Иди Глеба перевязывай, потом подойдешь к Матвею, назначаю тебя его помощником. Пошел, малявка! Дударик уныло побрел к Глебу, вытаскивая из подсумка рулончик полотна для перевязки. – Урядники! Все здесь? Доложить о потерях! – Первый и второй десятки, старший урядник Дмитрий. Все целы. – Третий десяток, урядник Артемий. Один не то чтобы раненый, но… как бы сказать… – Что? Обгадился, родил с перепугу, уши отпали? – вызверился Мишка. – Чего ты мямлишь? – Баба Ефрему рассолом в морду плеснула, – объяснил наконец Артюха, – сейчас ему глаза промывают, но не знаю, что выйдет. «Рассолом вроде бы не страшно, вот если бы уксусом. Винного уксуса ЗДЕСЬ нет, но есть яблочный, не менее ядреный… Не о том думаете, сэр!» – Ладно, дальше! – Четвертый десяток, урядник Демьян. Один убитый, один раненый, легко, один расшибся, но не сильно. – Пятый десяток, младший урядник Варлам. Три убитых, один раненый. Тяжело. – Сколько убитых? – Трое. Питирим, Онуфрий и Антоний. – Вторуша неожиданно всхлипнул. – Первак плох совсем. «Господи, дети же совсем… четверо убитых…» – Михайла! – раздался с крыльца хозяйского дома голос Алексея. – Что у тебя? «У тебя», едрена вошь! Не у меня, а у тебя – ты же командир». – Сопротивление подавлено, господин старший наставник, с остальным разбираемся! – Ну разбирайтесь. Костер пожарче разведите. – Алексей развернулся и ушел обратно в хозяйский дом. «Разбирайтесь», в рот те дышло! Даже о потерях не спросил. Над Саввушкой своим квохчет, как наседка, а на моих ребят наплевать! Костер-то на хрена? Пленных пытать, что ли?» – Господа урядники, слушай мою команду! Урядник Варлам… – Я не урядник! – испуганно отшатнулся Вторуша, видимо восприняв назначение как приговор брату. – Урядник, урядник – Первак еще нескоро поправится, так что командуй. Я сказал: поправится! – повысил голос Мишка в ответ на отрицательное мотание головой Вторуши. – А пока – слышишь? ПОКА он выздоравливает, ты командуешь десятком. Понял? – Так точно, господин… – Вторуша шмыгнул носом. – …господин старшина. «Блин, ну дети же!» – Вот и ладно. Урядник Варлам! Одного человека послать за Ильей на остров, остальным – принести убитых сюда, сложить вон там у тына. – Слушаюсь, господин старшина! – Дмитрий, Роська, Артемий, осмотреть все закутки, выгнать всех и запереть в сарае, только осторожно, не нарвитесь, как я в прошлый раз. Пленных стражников связать и к костру. Дмитрий, командуй. – Слушаюсь, господин старшина. – Демьян, убитого… да, уже принесли. Подыщи местечко для раненых и выстави дозорных, Стерв подскажет, где лучше. Урядики разошлись, а Мишка подошел к Дударику и Глебу. Дударик уже закончил перевязку и теперь пытался помочь Глебу встать на ноги, но сил у мальца не хватало. Мишка закинул руку раненого себе за шею, поддел плечом под мышку и помог дотащить Глеба до крыльца хозяйского дома. – Дударик, что с ним? – Стрела вскользь по скуле прошла, почти до кости рассекло. Глеб что-то невнятно пробормотал и попытался сплюнуть, не вышло – кровавая слюна потекла по бороде. – Я замотал, – продолжил Дударик – но там, наверно, зашивать надо, я сбегаю за Матвеем? – Не надо, он сейчас сам подойдет, посиди пока с Глебом. Глеб опять безуспешно попытался что-то сказать, было похоже, что кроме рассечения он был еще и контужен. «Пижон, блин, лицо бармицей не закрывает. Отделался бы синяком, или ободрало бы слегка – вскользь не пыром, бармица защитила бы. Эх, наставники, самих бы вас выдрать!» Что-то еще беспокоило, какое-то воспоминание. Мишка повертел головой, оглядывая двор. «Баба в погребе? Нет, не то, пусть пока там и сидит. Что ж еще?» Так ничего и не вспомнив, Мишка поднялся на крыльцо и вошел в хозяйский дом. В сенях лежал с пробитой стрелой грудью новый смотрящий. Рядом валялся колчан, затейливо украшенный серебряными заклепкам, и сложный, чувствовалось, что очень мощный, лук – весьма недешевое оружие. Из сеней внутрь вели две двери – дом был просторным. Из-за одной двери доносился детский плач и женские голоса, Мишку передернуло от воспоминаний, и он направился в другую горницу, откуда раздавались мужские стоны и ругательства. Здесь все свидетельствовало о недавней жестокой рукопашной схватке: опрокинутая и поломанная мебель, брызги крови на полу и на стенах, отрубленная кисть руки, валявшаяся чуть ли не посреди горницы. В противоположной от окна стене засели по самое оперение четыре самострельных болта. Выше, почти у самой потолочной балки, торчал еще один болт. По черному цвету Мишка опознал боеприпас Роськи – тот, разрываясь между христианским милосердием и воинским долгом, чернил свои болты в знак скорби по будущим «вынужденно убиенным». |