Книга Легенды неизвестной Америки, страница 59 – Тим Скоренко

Однако месяц спустя Джейн стало плохо, и Маргарет поняла, что сестра беременна. Скрывать это от родителей было невозможно, и девушки признались во всём. Точнее, всё рассказала Маргарет. Родители были уверены в целомудрии обеих дочерей, и рассказанное стало для них шоком. Саймон был приглашён в дом и поставлен перед выбором: против него начинается судебное дело или он женится на Джейн, которая ждёт от него ребёнка. Саймон согласился. К моменту венчания Джейн уже не могла ходить — ей постоянно было плохо; священник был вызван «на дом», а запись сохранена только в церковной книге.

Примерно на этом месте рассказа Джейн замолчала. Как я ни пытался её разговорить, это не привело ни к каким результатам.

Я уже догадывался, что произошло потом. Вскоре после родов Джейн умерла. Так как первая свадьба была практически тайной, а Саймон всё-таки любил Маргарет, решили не препятствовать их женитьбе.

Сложно сказать, какие отношения были между ними. Они воспитывали дочь Саймона и Джейн — и в этом были виноваты сами. Саймон имел все основания ненавидеть свою жену за провёрнутую ею некрасивую операцию. Маргарет имела все основания ненавидеть Фанни как дочь своего мужа и другой женщины. А Фанни… Фанни была жертвой, выглядящей на два года старше своего паспортного возраста.

Вечером того же дня я рассказал всё мисс Карпентер. Она то бледнела, то краснела, а потом сказала: «Ужас».

Через несколько секунд молчания она добавила: «Значит, моей бабушкой была Джейн?»

«Да, — ответил я. — Но для вас, как мне кажется, это ничего не меняет. Вы не знали ни ту, ни другую».

«Не знала», — она кивнула.

Мы поговорили ещё некоторое время, а потом я отправился спать.

Следующий день я начал с возвращения к Джейн.

Да, теперь я воспринимал общение с призраком совсем иначе. «Вернуться к Джейн», «поговорить с Джейн», «спросить у Джейн». Точно она была жива и находилась в одной комнате со мной. В какой-то мере так оно и было.

«Джейн, — спросил я. — Каким образом ты переписываешься со мной?» — «Пишу в тетради, ты мне отвечаешь». — «Как ты думаешь, эта тетрадь могла бы сохраниться до моего времени?» — «У меня есть тайник. Если я когда-нибудь оставлю её там, ты сможешь найти её». — «Где он?»

Почему я не догадался спросить этого раньше? Почему? Мои руки тряслись, а сердце билось о рёбра.

«Ты сможешь найти его, — ответила она, — если нажмёшь на третий слева внутренний выступ под столешницей».

Я нащупал слева ряд деревянных выступов-рычагов и нажал на третий. Прямо мне на колени упал небольшой секретный ящичек. В нём был засушенный цветок и тетрадь.

«Я нашёл. Тут тетрадь и цветок», — написал я. «Саймон подарил мне его в ту ночь». — «Это была ваша единственная ночь?» — «Да».

Я задавал себе вопрос — почему она так откровенна со мной. А потом открыл найденную в тайнике тетрадь — и получил ответ.

Это была старинная тетрадь с узором из цветов, выполненным в технике аппликации. На первой странице красовалось имя: «Джейн Честертон». Почерк был тот же, какой получался у меня, когда я писал ответы Джейн.

Я подумал, что некрасиво читать её тетрадь. Пусть она умерла давным-давно, но одновременно она остаётся живой.

«Можно, я прочту её?»

Это был глупый вопрос. Она же сама доверилась мне.

«Читай, Саймон. То есть Джон».

И я открыл тетрадь.

* * *

Судя по первым листам, тетрадь представляла собой дневник. Но не аккуратный, как показывают нам в кинофильмах, а обыденный, то есть бессвязные заметки, зарисовки, планы на день, иногда с датами, иногда — без. Рисованные профили украшали почти все страницы. Профили в основном мужские. Преобладал орлиный профиль человека с небольшими бачками. Я предположил, что это Саймон. Я видел фотографии Саймона в семейном альбоме, но сравнить их с накаляканными женской рукой профилями было затруднительно. Никакого сходства не наблюдалось, кроме бачков.

Здесь были какие-то рецепты, какие-то пометки, цифры — всё смешано, всё чёрт-те как. И мне это нравилось, потому что выдавало в Джейн живого человека, а не механическую куклу, пишущую без помарок ежедневный отчёт о собственной жизни.

Некоторые страницы топорщились — в них были вклеены фотографии. На одной были изображены Джейн и Маргарет, такой же снимок был и в альбоме. На другой — Саймон, причём совсем молодой — подобных фотографий в альбоме я не видел. На третьей фотографии были изображены Саймон и Джейн. Судя по всему, других совместных снимков этой странной пары не существовало. Саймон стоял у кресла, держа руку на плече сидящей Джейн. В том, что это не Маргарет, я не сомневался. Могла ли Джейн вклеить в свой дневник фотографию сестры-соперницы?

Собственно, вся картина уже была передо мной, и я её вам вполне обрисовал. Оставался последний вопрос — отчего умерла Джейн?

Я не ждал, что дневник даст мне на него ответ. Но он дал.

На одной из страниц я вдруг наткнулся на строки, написанные чужим почерком. Я присмотрелся, и сердце моё ушло в пятки. Это был мой почерк. Чёрт побери, это был мой собственный почерк.

Более того, это были мои слова:

O, how I faint when I of you do write,

Knowing a better spirit doth use your name,

And in the praise thereof spends all his might…

А потом — другой сонет, выведенный уже рукой Джейн. Собственно, я сам и попросил у Джейн тетрадь, посредством которой она поддерживала со мной связь. Но я до самого конца не верил.

Чёрт побери, всё, что я писал на столе, уже было написано и лежало всё это время в потайном отделении под столешницей.

И тогда я решился и открыл последнюю страницу, на которой ещё были записи.

«Читай, Саймон. То есть Джон», — её рукой.

И всё, больше ни слова.

Наверху, над нашим последним диалогом — дата. 20 августа 1917 года. День смерти Джейн.

Сердце моё сжалось. Я почувствовал, что нужно срочно бежать, что нужно срочно спасти её, успеть вытащить из этой чёртовой ванны, вытащить Джейн, — и откачать, прижавшись губами к её губам и сделав ей искусственное дыхание. Она смотрела на меня с фотографии, она едва улыбалась подобно Джоконде, и в её прекрасном взгляде я прочёл то, о чём она мне не рассказала, хотя могла.

В тот день Джейн Честертон каким-то образом самостоятельно добралась до ванной. Ослабленная после беременности (я не знаю, кормила ли она — скорее всего, ребёнка отдали кормилице), она не могла мыться самостоятельно, ей помогали. Кто — не знаю. Но в этот раз она сама наполнила ванну — достаточно было лишь открутить кран на большом медном бойлере и протянуть шланг. Потом она перевалилась через край ванны, ушла под воду с головой — и вдохнула полными лёгкими.

Я понял это, точно последнюю свою мысль Джейн транслировала прямо в мою голову. Более того, я понял, зачем она это сделала. Ради Саймона. Нет, не ради сестры. Ради мужчины, которого любила, но который был холоден к ней. Она подарила ему счастье, и ценой этому счастью стала смерть.