Онлайн книга «Кардонийская петля»
|
– Давно? – Двести лет назад. – Меня с утра знобило, – грустно вставил ИХ. – Наверное, последствия лирской лихорадки. – Жаль, – протянул Помпилио. – Спасибо, мессер. – Я не тебе, – отмахнулся дер Даген Тур. – Жаль, что Анаэль умер так рано. Сюжет достоин кисти гения. – Совершенно с вами согласен, мессер, – хором признали ИХ и Валентин. – Кто из классиков жив и способен толково отобразить мою историю? – На мой взгляд, лучше всех с работой справится Ду Эскланджело, – немедленно доложил камердинер. – Он идеально передает причудливый предутренний свет. – Никаких сумерек! – категорически заявил Помпилио. – Зрители должны сопереживать и замирать, а не выискивать мою героическую фигуру на фоне тёмного леса. И бегающие глазки! Противостояние наших взглядов должно стать центральной осью картины. – Поверьте, мессер: Ду Эскланджело – настоящий гений, – поддержал камердинера ИХ. – Героические фигуры с величественными взглядами – его конёк. – Я уникален, – подозрительно скромно заметил Помпилио. – Я не могу быть коньком, за кого ты меня принимаешь? – ИХ имел в виду, что Ду справится, – выручил Бабарского Валентин. – Маэстро немало тренировался на да́рах и прочих высокопоставленных особах и теперь готов взяться за ваш образ. – Я чуть косноязычен после сильпильмильдерской чумки, – добавил Бабарский. – Вы ведь помните, что она поражает все подвижные органы. – Ладно, пусть так, – поразмыслив, сдался дер Даген Тур. – Свяжешься с Эскланджело, когда вернёмся на Лингу. – Да, мессер. – И я передумал насчёт галереи, картину назовём «Мой расстрел» и отправим брату, пусть Антонио оценит, как я страдаю, отстаивая государственные интересы. – Прекрасная мысль, мессер, – одобрил Теодор. – Пусть повесит её в приёмной, чтобы министры и генералы видели, что такое настоящий патриотизм. – Прекрасная мысль, – польстил суперкарго. – Ну и задумывались о разном, – закончил Помпилио. – Сюжет располагает. – А не лучше ли назвать полотно «Моя победа»? – осведомился предложить ИХ. – Пусть Эскланджело изобразит вас в момент избавления от палачей. Ну, там, дымящаяся бамбада, лицо победителя и красивая позиция. – Не хочу быть увековеченным в окружении трупов провинциальных военных, – капризно изогнул губы Помпилио. – Художник должен передать мой гордый образ в момент наивысшей опасности. Я стою на краю гибели… И моё хладнокровие художник тоже должен передать. А военные ещё живы, с бегающими глазками. И потными ручками, в которых они держат некрасивое оружие. – Омерзительный образ, мессер. – Запиши обязательно. Валентин продолжил чиркать карандашом, а дер Даген Тур покосился направо, где в густой тени вязов притаились несколько солдат. Такой же пост находился на противоположном краю пляжа и ещё три были разбросаны по территории парка. С тех пор, как Помпилио вернулся из Линегарта, виллу взяла под усиленную охрану рота лингийских егерей, число гостей было сведено к минимуму, поездки в город практически исключены. Дер Даген Тур заперся, но планету тем не менее не покидал. Выжидал, но никто не знал, чего именно. – «Пытливый амуш» восстановлен, в скором времени мы отправимся в путешествие, но в команде снова нет алхимика, – неожиданно произнёс адиген. – ИХ, что с поисками Мерсы? – Никаких следов, мессер. Мы объявили награду на Менсале, но там трудно искать. – Зато легко спрятаться. Судьба Андреаса Мерсы, Каронимо Бааламестре, а главное – гениального Павла Гатова слегка прояснилась после захвата Карлонара. Один из пленённых приотских паровингеров показал, что доставил похищенную троицу на военную базу; затем нашлись свидетели побега и отчаянного прыжка в Пустоту вслед за грузовиком Компании. Бабарский поднял связи в Омуте, и неприметные ребята вежливо расспросили членов экипажа «Быстровоза» – никто ничего не видел; Помпилио снарядил экспедицию на Менсалу, но результата она не дала. Учёные пропали. – Какое-то время мы сможем обходиться без алхимика и должны приложить все силы, чтобы отыскать Мерсу. – Возможно, они не вышли из Пустоты, – осторожно произнес ИХ. – Ещё никто не пытался войти в переход на паровинге. – Гатов чокнутый, но не сумасшедший, – отрезал адиген. – У него должен был быть хотя бы один шанс из ста, и мы обязаны выяснить, использовал он его или нет. – Да, мессер. – К тому же речь идёт о Мерсе, нашем товарище. – Да, мессер. Помпилио резко поднялся, взял поданную Валентином трость, вышел из беседки и прошёлся по влажному песку, остановившись в шаге от линии прибоя. Камердинер и суперкарго замерли позади. Они понимали, что разговор не окончен, и не ошиблись. – ИХ, мне всё ещё нужно переговорить с человеком по имени Друзе Касма, – ровно произнёс адиген. – Я помню, мессер, я сообщу, когда он окажется в Унигарте. – Хорошо. – Дер Даген Тур помолчал, глядя, как погибают у его ног бесконечные ряды волн, и продолжил: – Мы должны быть готовы покинуть Кардонию в любой момент. Пришло время возвращать долги. – Я понимаю, мессер. – Бабарский кивнул, словно подтверждая самому себе, что информация принята, и поинтересовался: – Вы позволите задать вопрос? Он мучает меня вот уже несколько недель. – Задавай. – Я очень удивился, что Арбедалочик остался в живых. Вы говорили… – Всё было так, как я говорил. – Помпилио прищурился, припоминая развороченную грудь галанита, кровь, удивление в затухающих глазах и второй выстрел Киры. – Видимо, Арбедалочик оказался крепким парнем, а галанитские врачи – кудесниками. * * * – Абедалоф… – Кто же ещё? Селтих смутился: – Я хотел сказать… – Ере, я прекрасно знаю, что вы хотели сказать, и просто пошутил. – Галанит слабо махнул рукой. – Пребывание на больничной койке нагоняет на меня тоску, которую я пытаюсь разогнать дружескими подначками. Присаживайтесь. – Спасибо. Арбедалочик принял командующего в кресле. Грудь всё ещё перетянута повязками, лицо всё ещё бледное, однако выглядел директор-распорядитель гораздо лучше, чем месяц назад. – Как ваши раны? – тихо спросил Ере, присаживаясь на стул. – Ноют, но затягиваются. Вчера мне сняли последние швы. – Я рад. – Вряд ли больше меня. – Да как вам сказать… Всё связанное с медициной и медикусами приводило Селтиха в состояние, близкое к панике. Этот кошмар преследовал Ере с детства: он прикован к койке, не может пошевелить ни рукой, ни ногой и медленно умирает, оставленный друзьями, слугами и даже жестокосердными санитарами. Он один. Он беспомощен. Он в больнице… Со временем генерал научился не покрываться потом при виде белых халатов, но всякий раз этот подвиг стоил ему огромных усилий. |