Книга Таинственная история заводного человека, страница 26 – Марк Ходдер

Служанка, сидевшая у двери, при его приближении встала, сделала книксен и отошла в сторону. Он скользнул по девичьей фигуре оценивающим взглядом, потом открыл дверь и, не объявляя о себе, вошел в плохо освещенную комнату.

— Ты еще жива, жена?

Что-то зашевелилось на широкой кровати с пологом, и трепещущий голос сказал двоим служанкам:

— Оставьте нас.

— Да, мэм, — хором сказали они, встали и, неуклюже присев, прошли мимо сквайра, торопясь присоединиться к подруге, оставшейся в прихожей. Де Тичборн закрыл за ними дверь.

— Подойди, — прошептала леди Мабелла.

Он подошел к кровати и с отвращением посмотрел на ее сморщенное лицо, впалые щеки и белые волосы. В ответ на него посмотрели угольно-черные глаза.

— У меня осталось мало времени, — сказала она.

— Аллилуйя! — ответил он.

— Пьяный дурак! — воскликнула она. — Неужели тебе не жаль собственную душу? Неужели не осталось у тебя никаких чувств? А ведь было то далекое время, когда ты прижимал меня к своей груди!

— Древняя история, старуха!

— Да. Скоро я избавлюсь от тебя, и с великой радостью, ибо ты, Роджер, распутник и грязное животное!

— Болтай что хочешь, женщина, мне всё равно. Ибо утром ждет тебя суд Божий!

Женщина попыталась сесть. Де Тичборн холодно смотрел на нее и не шевельнул даже пальцем, чтобы помочь. В конце концов она сумела немного подтянуть себя вверх и села, опираясь на подушку.

— Суд Божий не волнует меня, муж мой, ибо разве я не раздавала милостыню беднякам из нашего прихода каждый печальный год, проведенный здесь? И вот моя последняя воля: я хочу, чтобы и ты делал то же самое.

— Ха! Будь я проклят!

— О, в этом я уверена. Тем не менее я хочу, чтобы каждый год на Благовещение де Тичборны раздавали беднякам плоды с полей.

— Лучше пусть они сгорят в аду!

— Ты будешь отдавать им сей дар, муж мой. Или с последним вздохом я прокляну и тебя, и всех твоих потомков!

Сэр Роджер побледнел.

— Неужто я мало страдал от твоего дьявольского глаза? — нерешительно пробормотал он.

— За всё, что я претерпела от тебя? О нет, за это всего будет мало! — прокаркала старуха. — Так ты даешь обет?

— Да, я сделаю так, как ты хочешь, — после долгого молчания ответил де Тичборн, — но с одним условием. Размер дара ты установишь сама.

Старуха с изумлением посмотрела на мужа.

— Я не ослышалась? — воскликнула она. — Ты хочешь, чтобы я сама выбрала меру зерна?

— Почему бы и нет? Я предлагаю тебе установить границы полей, с которых будет собрана пшеница. И я буду дарить беднякам нашего прихода всё то, что вырастет на этих полях. Но ты сама должна будешь обойти их за то время, пока горит факел.

— Что ты говоришь! — с ужасом выдохнула леди Мабелла. — О боже! Неужели ты хочешь, чтобы я шла сама?

— Ну тогда ползи, — рявкнул де Тичборн. — Ползи! — Он шагнул к двери, открыл ее и проревел: — Эй, вы там! Возьмите свою хозяйку и оденьте ее. Живо!

Три молодые женщины, ждавшие снаружи, смущенно поглядели друг на друга.

— Милорд? — запинаясь сказала одна из них. — Что… что?..

— Молчать, шлюха! Оденьте ее и выведите из дому, иначе, клянусь божьими зубами, вам всем не поздоровится!

Он оттолкнул их и вышел из комнаты, громко зовя Хобсона, который встретил его у подножия лестницы. Из левой ноздри слуги свешивался перекрученный окровавленный платок.

— Тащи из погреба две бутылки бордо, и поторопись! — приказал де Тичборн. — Я буду снаружи, перед домом.

Потом он прошел в гостиную, оттуда в библиотеку, нашел лекаря и крикнул:

— Эй, Дженкин, иди за мной: сейчас мы немного развлечемся! — С этими словами он вывел озадаченного лекаря в прихожую. — Ну-ка помоги мне: надо вынести эту скамью наружу.

Он указал на огромную дубовую скамью, стоящую у стены недалеко от входа. Вдвоем они подняли ее и вынесли через большие двойные двери, потом пронесли через портик, спустили по лестнице, пересекли дорогу и поставили на землю на краю пшеничного поля.

— Садись, приятель!

Дженкин сел, дрожа всем телом. На ясном небе ярко светила полная луна, излучая пронзительный холод. Сквайр Роджер де Тичборн, посмеиваясь, сел рядом с лекарем. Из особняка появился Хобсон и принес две бутылки вина. Одну из них де Тичборн протянул Дженкину.

— А сейчас, — рявкнул он, — принеси три факела и кремень для розжига. Да поживей, идиот!

Хобсон поспешно убежал. Де Тичборн открыл бутылку зубами и сделал большой глоток.

— Пей! — приказал он Дженкину.

— Милорд, я…

— Пей!

Дженкин откупорил бутыль, поднес ее ко рту и немного отпил. Когда вернулся Хобсон, де Тичборн воткнул по факелу с каждой стороны скамьи и зажег их. Потом он взял в руку третий факел и прогнал Хобсона.

— Вот она! — выдохнул он спустя несколько мгновений, посмотрев на дом. Обернувшись, Дженкин вскрикнул от ужаса: поддерживаемая служанками, леди Мабелла, высохшая старая женщина, почти ничем не отличавшаяся от завернутого в саван скелета, вышла неверной походкой и стала спускаться по лестнице. Поверх ночной рубашки на ней был накинут халат, голова обернута шалью, ноги обуты в тапочки.

— Пресвятая Дева Мария, Матерь Божья! — воскликнул Дженкин. — Что всё это значит?

— Погоди, лекарь! Заткнись и не вмешивайся!

Дженкин снова поднес бутыль к губам и на этот раз отпил большой глоток.

— Будь здорова, жена! — проревел де Тичборн. — Прекрасная ночь, хоть и немного прохладная! — захохотал он.

Женщина, которая упала бы на землю, не будь рядом служанок, дрожа, стояла перед ним.

— Ты настаиваешь на своем? — прохрипела она.

— Ты истребовала сей дар? Изволь назначить его меру: это твой жребий. Или, может быть, хочешь отказаться от своей последней воли?

— Нет.

— Тогда вот тебе факел. Пшеничные поля вон там. — Он повернулся к лекарю: — Мой дорогой Дженкин, леди Мабелла возжелала, чтобы я каждый год жертвовал зерно беднякам нашего прихода. И я дал согласие. Сейчас добрая леди обойдет те поля, урожай с которых пойдет на это благодеяние.

Дженкин, вставший при появлении леди, снова упал на скамью: ноги не держали его.

— Но она едва ходит, милорд! — выдохнул он.

Не обращая на него внимания, де Тичборн зажег факел и протянул жене:

— Бери и прикажи девкам отойти. Теперь покажи мне поля, урожай с которых я должен жертвовать. У тебя есть время, пока горит этот факел.

Костлявая рука вытянулась и взяла мерцающий факел. Какой-то миг бездонные черные глаза вглядывались в де Тичборна. Потом беззубый рот прошептал: