
Онлайн книга «Хельсрич»
Часть города, расположенная недалеко от порта, осталась относительно целой. Она почти все время оставалась под контролем имперских сил. Я понимаю, что Саррен и его 101-й легион сражались здесь до последнего. Несколько из них стоят рядом с «Серым воином». Все они в охристой форме Стального легиона. Один знакомый мне человек зовет меня. Я иду к нему, и толпа разражается еще большей радостью. Я схожу с места впервые за час. Час я выслушивал нудные речи, которые ближайшая вокс-башня транслировала по всему кварталу. — Гримальд, реклюзиарх Черных Храмовников, — гремит голос по воксу. Ликование усиливается, когда я приближаюсь. Воин, что кивнул мне, встречает меня тихим приветствием. Это майор, точнее, полковник Райкин. Шрамы от ожогов пересекают уцелевшую кожу, но больше половины его лица, да и черепа тоже, — металлическая аугментика. Он осеняет себя знаком аквилы, и только одна из рук его собственная. Вторая — бионическая, скелет, все еще не облаченный в синтетическую кожу. Я возвращаю приветствие. Речь по воксу, говорящий — из штаба генерала Курова, которого я прежде никогда не встречал, — разливается соловьем о моем героизме и доблести Стального легиона. Когда мое имя выкрикивается тысячами людей, я поднимаю кулак, чтобы поприветствовать их. И все это время я думаю, что здесь погибли мои братья. Погибли за них. — Квинт-адъютант Тиро выжила? — спрашиваю я. Он кивает, пытаясь улыбнуться искалеченным лицом: — Кирия выжила. Хорошо. Я рад и за него, и за нее. — Привет, сэр, — произносит один из легионеров. Я смотрю за плечо Райкина, на человека, стоящего чуть дальше в строю. Целеуказатель останавливается на усмехающемся молодом лице. На нем нет шрамов, но видны морщинки в уголках глаз. Вот как. Значит, он тоже уцелел. Впрочем, это меня не удивляет. Некоторые люди рождаются с удачей в крови. Я киваю, и он выходит вперед, похоже, что не меньше моего утомленный церемонией. Оратор как раз повествует, как я «обрушился на инопланетных богохульников, когда они осмелились осквернить внутреннее святилище храма». Его слова похожи на проповедь. Он стал бы отличным экклезиархом или проповедником в Имперской Гвардии. Солдат в охристой форме протягивает мне руку. Я иду навстречу его желанию и делаю то же самое. — Привет, герой, — улыбается он мне. — Здравствуй, Андрей. — Мне нравится твоя броня. Сейчас она намного симпатичнее. Ты перекрасил ее сам или это обязанность рабов? Я не понимаю, шутит он или нет. — Сам. — Отлично! Отлично! Возможно, вам теперь стоит мне отдать честь, а? — Он стучит по эполетам, где красуются капитанские нашивки, новенькие и сияющие серебром. — Я не обязан отдавать честь капитану, — отвечаю я ему. — Но все равно поздравляю. — Да, я знаю, знаю. Но я должен искренне поблагодарить тебя за то, что ты сдержал слово и рассказал моему капитану о моих подвигах. — Клятва есть клятва. — Я понятия не имею, о чем говорить с этим маленьким человеком. — Твоя подруга. Твоя любовь. Ты нашел ее? Я не знаток человеческих эмоций, но вижу, что его улыбка становится хрупкой и притворной. — Да, — говорит он. — Я ее нашел. Я вспоминаю: последний раз я видел штурмовика, когда он стоял над окровавленным трупом Магерна и втыкал штык в шею ксеносу — как раз перед тем, как рухнула базилика. Я рад, что он выжил. Однако выразить подобное не так просто, особенно словами. У него такой проблемы нет. — Я рад, что ты выжил, — он легко произносит невысказанное мной. — Я слышал, ты был тяжело ранен, да? — Не настолько, чтобы умереть. Но довольно близко. Я очень устал от апотекариев на борту «Крестоносца», твердивших, что это чудо, что я вообще выбрался из руин. Он смеется, но в его голосе мало веселья. Его глаза остекленели с того момента, как он упомянул, что нашел свою подругу. — Ты очень целеустремленный, реклюзиарх. А вот кое-кто из нас был в ленивом настроении в тот день. Я думал, что откапывать нас будут целые толпы. Признаюсь, даже надеялся на это. У меня же не было брони Астартес, чтобы оттолкнуть от себя камни и вернуться в битву прямо на следующий день. — Отчеты, которые я слышал, говорят, что, кроме меня, больше никто не выжил после обрушения базилики, — говорю я ему. Он смеется: — Да, чудесная история получилась, разве нет? Последний черный рыцарь, единственный выживший в самом грандиозном сражении в Хельсриче. Прошу прощения, что выбрался и нарушил твою легенду, реклюзиарх. Обещаю, что я и еще шесть или семь счастливчиков будем очень тихими и позволим тебе пожать все лавры. Он явно шутит. Я понимаю это и придумываю что-нибудь забавное в ответ. Но ничего не получается. — Ты вообще не был ранен? Он пожимает плечами: — Голова болела. Потом прошла. Это вызывает у меня улыбку. — Ты видел толстого жреца? — спрашивает он. — Ты его знал? — Признаться, я не припоминаю никого с таким именем или описанием. — Хороший был человек. Тебе бы понравился. Очень храбрый. Он не погиб в битве. Был с гражданскими. Но умер спустя две недели из-за проблем с сердцем. Думаю, это нечестно. Выжить, вынести все и умереть в начале новой жизни? Довольно нечестно, мне кажется. Есть какая-то извращенная поэзия во всем этом. Я хотел бы как-то ободрить его. Хотел бы сказать, что я восхищен его храбростью и что его мир переживет войну. Я хочу с той легкостью, что была у Артариона, поблагодарить Андрея за то, что он остался с нами, когда многие бежали. В тот момент он оказал нам честь тем, что был рядом, как и погибший портовик, настоятельница и каждый, кто исчез из жизни в ту ночь. Но я ничего не говорю. Дальнейший разговор прерван людьми, выпевающими мое имя. Как же необычно оно звучит в человеческом исполнении. Оратор подстегивает толпу, говоря, конечно же, о реликвиях. Люди хотят их видеть, вот зачем я здесь. Чтобы показать их. Я делаю знак сервиторам-инокам выйти вперед. Аугментированные слуги, выращенные апотекариями ордена и улучшенные Юризианом, выносят артефакты храма. Ни у одного из этих бездушных созданий нет имени, только реликвия. Это все, что я могу сделать, чтобы искупить вину столь позорного поражения. Толпа радуется еще сильнее, когда три сервитора выдвигаются из хищной тени «Громового ястреба» и каждый несет по артефакту. Побитые остатки знамени. Обломок каменной колонны, увенчанный потрескавшимся орлом. Священная бронзовая сфера, в которой плещется драгоценная священная вода. |