Книга Ловец душ, страница 31 – Аарон Дембски-Боуден

— Никого поблизости я не чую.

— Я видел, как Узас убил Кириона, — без всяких предисловий брякнул Талос.

Ксарл расхохотался:

— Ага. Отличная шутка. Так мы будем драться или нет?

Не получив ответа, Ксарл пристально всмотрелся в лицо брату и спросил с нехарактерной для него заботливостью:

— Твоя голова еще не зажила? Я думал, ты уже в порядке.

— Я не шучу.

Ксарл, видевший во мраке с легкостью уроженца бессолнечной планеты, наконец-то заметил, что в черных глазах брата нет и тени улыбки.

— Ты говоришь о своем видении?

— Да. Ты же знаешь.

— Ты ошибся, Талос. — Ксарл сплюнул на палубу. — Кирион вполне заслуживает ненависти. На нем клейма негде ставить. Но даже такой бешеный недоумок, как Узас, никогда не убьет его.

— Кирион верен Ночному Призраку, — ответил Талос.

Ксарл фыркнул.

— Мы это уже обсуждали. Он — Астартес, познавший страх. Хуже и быть не может.

— Он понимает, что такое страх.

— И все еще слышит демона, прикарманившего душу Вознесенного?

Талос красноречиво промолчал.

— Вот именно, — подытожил Ксарл. — Он способен чувствовать страх. Это неестественно. Это извращение.

— Да, он способен чувствовать чужой страх. Но сам он не боится.

Ксарл покосился на свой цепной меч, дезактивированный и безмолвный.

— Это все слова. Кирион осквернен Губительными Силами, точно так же как Узас. Но они все еще наши братья, и я доверяю им — пока что.

— Ты доверяешь Узасу? — удивился Талос.

— Мы — Первый Коготь, — ответил Ксарл так, словно это все объясняло. — По крайней мере, порча Узаса видна с первого взгляда. Кирион намного опасней, брат.

— Я много раз говорил об этом с Кирионом, — предостерегающе заметил Талос. — И повторяю — ты не прав.

— Посмотрим. Расскажи мне об этом видении.

Талос снова представил Узаса — как тот с топором в руке пробирается по обломкам разрушенного здания и бросается к распростертому на земле Кириону. Он пересказал все это Ксарлу так точно, как только возможно, стараясь ничего не упустить. Он говорил о трубящих в небе горнах титанов, о запыленной серой кладке рухнувших домов, о магматически красных пятнах ожогов там, где камни расплавил пушечный огонь богоподобных машин. Он описал, как лезвие топора опустилось, вонзившись в шейное сочленение доспеха Кириона, и как секундой позже хлынула кровь.

— Это похоже на Узаса, — помолчав, согласился Ксарл. — Жестокое убийство беззащитной жертвы. Я уже не уверен, что это только твоя дурацкая шутка.

— Он презирает Кириона, — подчеркнул Талос.

Пророк отошел к той части арены, где к металлической стене были прислонены ножны Аурума.

— Но я ошибался и прежде, — бросил он через плечо.

Ксарл снова покачал головой. Боевой брат выглядел задумчивым, чего Талос никогда не наблюдал за ним прежде, и эта перемена тревожила своей новизной. Впервые Талос осознал, что Ксарл вполне мог входить в число тех, кто искренне верил его пророческому дару — или проклятию. Он казался почти… обеспокоенным.

— Когда? — спросил Ксарл. — Ты ошибался всего пару раз за много лет. Нет, брат, это попахивает неприятной правдой.

Талос ничего не ответил. Ксарл преподнес ему сюрприз, продолжив:

— Мы все верим тебе. Ты мне не нравишься, брат, — ты знаешь это. С тобой непросто. Ты всегда стопроцентно убежден в своей правоте и порой рискуешь так же глупо, как Вознесенный. Ты с чего-то решил, что возглавляешь Первый Коготь, хотя никто тебя командиром не назначал. Ты был всего лишь апотекарием, а теперь ведешь себя так, будто ты наш сержант. Ложный Трон, ты ведешь себя так, будто ты капитан десятой роты. У меня сотня причин не любить тебя, и все они вполне веские. Но я доверяю тебе, Талос.

— Приятно слышать, — сказал Талос, вкладывая меч в ножны и снова выпрямляясь во весь рост.

— Когда ты в последний раз ошибался? — настаивал Ксарл. — Говори, не стесняйся. Когда в последний раз твои пророчества не сбылись?

— Давным-давно, — признал Талос. — Может, семьдесят лет назад. На Гашик — планете, где не прекращался дождь. Мне привиделась битва против Имперских Кулаков, но в результате планету никто не защищал.

Ксарл в раздумье почесал щеку:

— Семьдесят лет. Ты не ошибался почти целый век. Но если Кирион погибнет и если ты прав насчет его незапятнанности, мы сможем использовать его прогеноидные железы и вырастить нового Астартес. Так что легион ничего не теряет.

Талос начал подумывать о том, чтобы снова обнажить меч.

— То же самое можно сказать о смерти любого из нас.

Ксарл заломил бровь.

— Ты бы стал извлекать геносемя Узаса?

— Ладно, очко в твою пользу.

Так и было. Талос скорее сжег бы такой биологический материал дотла, чем имплантировал потенциальному Повелителю Ночи.

Ксарл кивнул, явно размышляя о чем-то другом, в то время как Талос продолжил:

— Если это случится, я прикончу Узаса.

Пророк даже не был уверен, слышал ли его брат.

— Я подумаю об этом, — сказал Ксарл.

Не добавив ни слова, он сошел с арены, направляясь в окутанные тьмой глубины корабля. После неловкой минуты братской искренности это было намного больше похоже на того Ксарла, к которому привык Талос, — молчаливо уходящего прочь, державшего свои мысли при себе.

Талосу одновременно хотелось последовать за Ксарлом и найти Кириона, но секундой позже выбор сделали за него.

Послышались гулкие шаги, и еще одна фигура возникла в первом ряду зрительских сидений. На воине была украшенная зигзагами молний броня, слишком громоздкая даже по меркам Астартес.

— Пророк, — провозгласил чемпион Малек из Чернецов.

— Да, брат?

— Тебя хотят видеть.

— Хорошо. — Талос не сдвинулся с места. — Передай Вознесенному, что я погружен в медитацию и буду у него через три часа.

Из шлема Малека, формой напоминающего песью голову, раздался громоподобный звук — так рычит сходящая с горного склона лавина. Вероятно, это был смешок.

— Нет, пророк, тебя требует к себе не Вознесенный.

— Кто тогда? — спросил Талос, поглаживая рукоять вложенного в ножны Аурума. — Никто не вправе требовать моего присутствия, Малек. Я не раб.

— В самом деле? Никто? А если присутствия ясновидца Повелителей Ночи требует сам Абаддон из Черного легиона?

Талос сглотнул. Он не был ни испуган, ни встревожен, однако немедленно насторожился. Это все меняло.