Онлайн книга «Я сам себе дружина!»
|
И самое главное – не слышать криков «Горько» и не видеть, как раскрасневшаяся Бажера и по-прежнему угрюмый Дарён «сластят» гостям «горчащую» брагу. Не вспоминать вкус её губ… После очередного круга пахнущего жарким летним лугом ковша игрецы в углу загудели плясовую. Пляску начали молодые парни да девки, а потом пришёл черёд тех, кто постарше. Внезапно раскрасневшийся, неузнаваемый от веселья кузнец выскочил в середину между столами и пошёл вприсядку, высоко выкидывая ноги. Тут же вслед за ним вскочила Луниха – и, уперев руку в крутые бёдра, а другой – помахивая платочком, лебедью поплыла вокруг кузнеца. – …Да повел во лесочек, Они сели под кусточек, Легли, полежали, Да они часу да не лежали, Да оба задрожали. Да вот и мать ее, мамаша, Да стала замечати: «Да ох ты, дочка моя, дочка, Да чем ты нездорова?» – Ух, и вьётся, – смешливо шептал в самое ухо, тычась усами, Мечеславу захмелевший сосед. Кажется, его звали… как же его звали? Его звали… его звали Мшеница. Не пшеница, а Мшеница. Смешное имя. – Ух, и вьётся Лиса вокруг коваля-то, ух! Горяча баба, как жар в печке! Он захихикал. Странный. Ну жар. Ну в печке. И чего смешного-то? – Как бы она в той печке и кузнеца не сожгла, а? Или думаешь – не угорит, оклемается? Они ж, ковали-то, к печам да к жару привычные, – всхлипывал от смеха Мшеница. – А мужа-то спалила, Луня-то, заездила! Вот у него сил-то после жены не было – он и сва… Звонкий треск затрещины. Мечеслав скашивает глаза на перегнувшегося через него старейшину с занесённой для нового удара рукой. – Язык помелом! – сдержанно рычит хозяин дома на вжавшего голову в плечи Мшеницу. – Думай, о чем треплешься, ботало коровье! Глаза Худыки горят от злости, Мшеница виновато моргает. Чудные. Все селяне чудные люди и ведут себя чудно. Он про это песню сложит. Потом. Когда ещё выпьет. Мечеслав цапает за рубаху пробегающую мимо девку с кувшином, из которого тянет хмельным. – Дай, – протягивает пятерню. – Не пить бы тебе больше, господин лесной. – Худыка ладонью отодвигает уже протянутый растерявшейся девушкой кувшин и взглядом отправляет её дальше. – Приказываешь? Кому приказываешь, ссселя-нин? – язык чего-то онемел. Непорядок. Селяне распоряжаются, язык немеет. Надо… что надо? Подраться с кем-нибудь. – Не приказываю, – негромко, но настойчиво говорит старейшина. Неотступно смотрит в глаза. Наглец. Как смеет?! – Советую, господин лесной. Не пей. – Ппа-чиму?! Все… – Болтливый Мшеница едва успевает нырнуть под широкий взмах Мечеславовой длани. – Все пьют! Почему мне не пить?! – Ты – не все, – так же тихо и неотступно произносит Худыка. И в его голосе вдруг звучит гул пламени посвящения. А глаза делаются похожи на глаза Деда, вуя Кромегостя, отца. Ты – не все. Гул в голове утихает – не умолкает совсем, но утихает, давая возможность думать. И тут же всё становится ещё хуже, чем было. Потому что думать о чём-то хорошем… вообще о чем-то, кроме того, что его короткое счастье закончилось, решительно не выходит. – Почему? – спрашивает Мечеслав уже другим голосом. Тише. Тоскливее. – Почему я не должен пить? – Да потому, господин лесной, что плохо сейчас тебе, – негромко объясняет Худыка. – Нам весело, хорошо. А тебе – плохо. – И что? Пусть мне тоже хорошо станет. И весело. – Не станет, господин лесной. – Качает седеющей головою старейшина Худыка. – Хмель – он только силы добавляет тому, что в душе. На душе весело – и хмель веселит. А пить, когда на душе тоскливо, – только себе ж худа желать. Тоска ещё злее заест. И помолчав, старейшина прибавил: – Запомни, господин лесной. Пригодится. На радостях пей, а с тоски – не надо. Хуже будет. Куда уж хуже, подумал Мечеслав, ковыряя ложкой остатки холодца в ближней глиняной мисе. Тут же и выяснилось, что есть куда. Парень, сидевший рядом с молодыми – дружка жениха, Бутор, – поднялся вдруг на ноги и провозгласил: – Кладу рукавицу на полицу, а девицу забираю. Надо невесту на подклет вести, за хохол трясти! Повернулся к молодым, те встали – Бажера уж вовсе малиновая, и даже Дарён чуток покраснел. Зычно заулюлюкали кувычки в бабьих губах: – Молодые спать пошли, Да Яру помолилися: Чтобы шибче в одеяле Ноги шевелилися! Да это ещё были семечки – потом, когда дружка вывел молодых из избы, грянуло вовсе уж лихое: – Ой ты Мати, Лада-Мати! Да пособи пупом подати! И все мужики подхватывали: – Эх, дубинушка, ухнем! Эх, зелёная сама пойдёт! А все бабы и девки разом пронзительно отзывались: – Нейдёт-нейдет! – Яр-Козёл, крутые рожки, Да протори в куну дорожку! — гремело в доме старейшины. И снова взрёвывали про «дубинушку» мужские голоса, а женские насмешливо отзывались – «Нейдёт-нейдёт!» Нет, как впрямь уши не опадают осенней листвою от этаких песен? – На свадьбе-то в первый раз, господин лесной? – осведомился между тем Кудыка, наклоняясь к плечу Мечеслава. – У нас по-иному, – кратко ответил сын вождя. Занят был – накрепко запирал свои мысли о том, куда сейчас пошли Дарён с Бажерой и что там будут делать. А давалось это нелегко – поди не думай, о чём вокруг во весь голос поют… да какое там поют – орут, горланят, мужики с рыком, бабы с привизгом. – А простыню с кровью у вас на забор вешают? – полюбопытствовал Худыка. Доходили эти слова до Мечеслава какой-то уж совсем кружной дорогой. Зато когда дошли… – Да как… – Мечеслав подскочил на месте. – Они же… То есть… Бажера – ты что, Худыка, не знал?! – Сядь, гость дорогой, сядь. Угощайся вот, – Худыка усмехнулся, придвигая к Мечеславу половину рыбного пирога. Наклонился, понизив голос. – Я ж тут, как-никак, старейшиной зовусь. И никто не посмеет моей снохе в лицо сказать, что нецелой к мужу пришла, если я этого не хочу. А я не хочу, иначе б свадьбу не затевал. И уж подавно все языки поприкусят, раз ты, господин лесной, тут сидишь. Мечеслав подумал, потом поглядел на Худыку. – Так это ты меня сюда позвал, Худыка? Старейшина утвердительно качнул головой. Мечеслав снова едва не разозлился на него. А потом как-то на диво холодно подумал – а за что? Человек делает своё дело, соблюдает мир между селянами, приваживает к селу полезного человека, кузнеца… И никто ведь Мечеславу не говорил, что его Бажера зовёт – сам себе надумал… Потому как думать мог только про неё. |