Книга Перекрестки, страница 27 – Уильям Пол Янг

Во время ужина Тони слушал беседу и накапливал впечатления. Он чувствовал вместе с Кэбби вкус супа и свежего хлеба, а потом наслаждался мороженым и пивом. По обрывкам фраз, которыми обменивались Молли и Мэгги, и по выражению их лиц Тони понял, что Линдси — младшая сестра Кэбби, и она лежит в тяжелом состоянии в больнице Дорнбеккера, одной из двух детских больниц при университете. Молли уже договорилась на работе, что не выйдет на следующий день, а Мэгги, которая делила с ней не только квартиру, но и заботу о детях, обещала встретить Кэбби после школы, а вечером, возможно, взять его с собой в церковь.

Когда перед сном Кэбби пошел пописать, Тони целомудренно отвел взгляд, но почувствовал обычное в таких случаях облегчение. Что поделаешь: из таких мелочей, привычных и незаметных, но очень существенных, складывается повседневная жизнь. Кэбби облачился в пижаму, изображавшую костюм Человека-паука, почистил зубы и забрался в постель.

— Готово! — крикнул он, и спустя несколько секунд в спальню вошла Молли, включила ночник в виде божьей коровки на прикроватной тумбочке, а люстру под потолком погасила. Она села на кровать рядом с сыном и, наклонившись к нему, на какой-то момент закрыла лицо руками. Тони чувствовал, что Кэбби внутренне тянется к ней, хочет ей что-то сказать. Но все, что он смог сделать, — это похлопать ее легонько по спине.

— Ланна, мама! Ланна?

Та глубоко вздохнула.

— Да, Кэбби, все хорошо. У меня есть ты и Линдси, и Мэгги, и Иисус. Просто сегодня был трудный день, и я устала, вот и все.

Затем она положила голову сыну на грудь и запела что-то знакомое, чего Тони не слышал с тех пор, как был маленьким мальчиком. Он узнал песню, которую когда-то напевала его собственная мама, и ему стало очень грустно. В детстве он всегда плакал, когда мама пела: «Я знаю, Иисус любит меня».

Кэбби тоже запел — медленно, монотонно, запинаясь: «Ишуш любит меня». Тони хотел подтянуть ему, но не смог вспомнить слова; на него обрушился целый каскад воспоминаний.

— Кэбби, сыночек, почему же ты плачешь? — Молли стерла слезы с его лица.

— Грушна! — сказал Кэбби и постучал пальцем по сердцу. — Грушна!

* * *

Тони проснулся. Из глаз его были готовы политься слезы. Он сел и глубоко вздохнул. Бабушка стучала пальцем по его груди, чтобы разбудить, и протянула ему чашку с каким-то питьем, по виду похожим на кофе, а по вкусу на чай.

— Утри нос! — приказала она, вручив ему чистую тряпку. — Надо было бы дать тебе хорошее индейское имя вроде Глаза-На-Мокром-Месте.

— Можно и так, — рассеянно согласился Тони. Он еще был во власти только что пережитых эмоций.

Наконец он собрался с мыслями и спросил:

— Как такое возможно?

— Да, квантовый огонь — мощная штука, — усмехнулась Бабушка. — Но подумать только, кто задает этот вопрос! Человек, лежащий в коме в портлендской больнице! И он спрашивает женщину племени лакота, находящуюся в его душе, каким образом он мог попасть в голову весьма необычного мальчика из Портленда. По-моему, — захихикала индианка, — ответ напрашивается сам собой.

— Ну конечно. — Тони тоже усмехнулся, но затем помрачнел. — Значит, все это происходит в действительности? Ну, с Кэбби, его матерью и Мэгги? А Линдси вправду больна?

— В реальном времени — да, — ответила Бабушка.

— А сейчас мы не в реальном времени?

— В другом реальном времени, — проворчала она. — Скорее, в промежуточном. Не задавай столько вопросов, выпей вот лучше.

Предполагая, что напиток на вкус будет гадость, Тони сперва осторожно пригубил, но его опасения оказались напрасными. Жидкость разлилась в груди, приятно согревая его и вызывая ощущение сладостного удовлетворения.

— На это я тоже не отвечу, — сказала она, имея в виду вопрос, который он еще только собирался задать. — Поверь, лучше тебе не знать. И не пытайся внушить мне, что я заработала бы много денег, если бы торговала этим питьем.

Тони искоса взглянул на индианку и не стал уговаривать. Вместо этого он спросил:

— Почему я был там и почему вернулся сюда?

— Там ты оказался по множеству причин. Папа никогда ничего не делает с какой-нибудь единственной целью, и большинство причин ты никогда не узнаешь, а если бы и узнал, то все равно не понял бы. Все это часть его замысла.

— Назови мне хоть одну причину.

— Одна из причин в том, что ты услышал, как поет твоя мать. Уже этого достаточно.

Бабушка подкинула в огонь еще одно полено и поворошила в очаге кочергой, наводя порядок. Тони задумался над ее ответом, боясь заговорить и выдать переполнявшие его чувства.

— Согласен, — сказал он наконец. — Это действительно стоящая причина, хотя было довольно тягостно.

— Понимаю, Энтони.

Они помолчали. Тони глядел в огонь. Бабушка пододвинула свой табурет поближе к нему.

— А почему я вернулся оттуда?

— Кэбби спит, и ему не хотелось, чтобы ты присутствовал в его снах, — ответила индианка рассудительно, будто это было вполне естественное и логичное объяснение.

— Ему не хотелось? — Он посмотрел на Бабушку. Та не отрывала глаз от огня. — Значит, он знал, что я там?

— Его дух знал.

Тони ничего не сказал и лишь поднял брови, полагая, что его собеседница и сама знает, что он хочет спросить.

— Пытаться объяснить человека, который представляет собой нечто целое, единство и вместе с тем конгломерат духа, души и тела, — это все равно что пытаться объяснить Бога, существующего в единстве Духа, Отца и Сына. Понимание дается опытом, через взаимоотношения с другими.

Тони молчал, не зная даже, как сформулировать следующий вопрос.

— А Кэбби, — продолжала Бабушка, — подобно тебе, представляет собой всепроникающий дух, который есть одно с душой, которая есть одно с телом. Это не просто проникновение, это танец и соучастие.

— Вот спасибо! — буркнул Тони и сделал еще один глоток из чашки, смакуя напиток и чувствуя, как он наполняет все его тело. — Теперь понятно.

— Сарказм тоже от Бога, между прочим, — откликнулась индианка.

Тони улыбнулся, но лицо хозяйки сохраняло каменное выражение: видимо, хочет произвести впечатление, решил он. И ей удалось.

— Ну хорошо, давай дальше. Говоришь, ему не хотелось…

— Энтони, тело Кэбби, как и твое, повреждено, душа его сломлена и согбенна, но дух его жив и здоров. Однако при этом он подчинен поврежденным и сломленным частям его личности, душе и телу. Слова не всегда передают суть вещей. Когда я говорю «тело», «душа», «дух», создается впечатление, что это какие-то отдельные вещи, которыми человек владеет. Правильнее было бы говорить, что он является своим телом, является своей душой и своим духом. Он представляет собой взаимопроницаемое и взаимопроникающее целое, единство в разнообразии, но по существу нерасчленимое.