Книга Мальчик в полосатой пижаме, страница 14 – Джон Бойн

Павел добродушно рассмеялся:

— Ты не умрешь от потери крови. — Пододвинув табуретку, он положил на нее ногу Бруно. — Не шевелись пока. Я сейчас возьму аптечку.

Бруно смотрел, как он подходит к буфету, вынимает аптечку болотного цвета и наливает воду в мисочку. Воду Павел сначала попробовал пальцем, проверяя, не слишком ли она холодная.

— Меня отправят в больницу? — волновался Бруно.

— Нет, нет. — Павел опять опустился на колени перед Бруно, окунул сухую тряпицу в мисочку и нежно провел ею по ноге Бруно. Тот вздрогнул от боли, хотя процедура была не такой уж болезненной. — Всего лишь небольшой порез. Даже зашивать не придется.

Пока Павел промывал рану, Бруно сидел, сдвинув брови и закусив губу. Затем Павел приложил к колену другую тряпицу, а когда снял ее, кровотечение прекратилось. Достав из аптечки бутылочку с зеленкой, Павел начал мазать ею рану. Кожу защипало.

— Уй-уй-уй-уй!

— Ну, ну, это не страшно. — Голос у Павла был добрый и ласковый. — Не думай о боли, и она сама пройдет.

Удивительно, но на Бруно рекомендация Павла подействовала отрезвляюще, и он пересилил желание уйкнуть еще разок. Закончив обрабатывать рану зеленкой, Павел вынул из аптечки бинт и перевязал колено.

— Ну вот, — сказал он. — Полегчало?

Бруно кивнул. Ему было немного стыдно за то, что он вел себя не так храбро, как хотелось бы.

— Спасибо, — поблагодарил он.

— Всегда рад помочь. Посиди здесь минут пять, прежде чем ступать на ногу, хорошо? Пусть рана успокоится. И к качелям сегодня больше не подходи.

Бруно опять кивнул. Его нога лежала на табуретке, а Павел в это время тщательно мыл руки над раковиной, он даже поскреб под ногтями проволочной мочалкой, затем он вытер руки и вернулся к картошке.

— Вы расскажете маме о том, что произошло? — спросил Бруно, пребывавший в сомнениях: назовут ли его героем, выжившим в ужасной катастрофе, или негодником, соорудившим адскую машину себе на погибель.

— Думаю, она сама все поймет. — Покончив с картошкой, Павел вывалил на стол морковь и сел напротив Бруно. Морковные очистки падали на старую газету.

— Да, наверное. Возможно, она захочет отвести меня к врачу.

— Вряд ли, — негромко сказал Павел.

— Наперед никогда не знаешь. — Бруно не желал, чтобы катастрофа была забыта слишком быстро. В конце концов, ничего более захватывающего в его жизни не произошло, с тех пор как он сюда приехал. — Рана может быть опаснее, чем кажется на первый взгляд.

— Она не опасна. — Павел слушал Бруно вполуха, словно морковь полностью завладела его вниманием.

— Откуда вы знаете? — Бруно начинал сердиться, несмотря на то что был обязан Павлу своим спасением: кто поднял его с земли, принес на кухню и унял кровь? — Вы же не врач.

Павел вдруг перестал чистить морковь и глянул через стол на Бруно. Голову он не поднял, только глаза. Похоже, он колебался, не зная, что же ответить на подобное обвинение. Вздохнув, он опять надолго задумался, а потом сказал:

— Я врач.

Бруно в изумлении уставился на него. Что-то тут не складывалось.

— Но вы прислуживаете за столом, — медленно произнес он. — И чистите овощи. Как вы можете быть врачом?

— Молодой человек, — сказал Павел (и Бруно оценил его деликатность: он назвал его «молодым человеком», а не «большим человеком», как лейтенант Котлер), — я действительно врач. Если кто-то по ночам смотрит на небо, это еще не значит, что мы имеем дело с астрономом.

Бруно не понял, к чему тут астрономия, но что-то в голосе Павла заставило мальчика впервые пристально взглянуть на своего собеседника. Павел был невысок ростом и очень худ, острые нос и скулы и тощие длинные пальцы. На вид он был старше папы, но моложе дедушки — значит, старик, подумал Бруно, и хотя он познакомился с Павлом только здесь, в Аж-Выси, Бруно мог бы поспорить, что раньше этот человек носил бороду.

А теперь почему-то сбрил.

— Но я не понимаю. — Бруно, как всегда, хотелось докопаться до сути. — Если вы врач, зачем вам прислуживать за столом? Почему вы не работаете где-нибудь в больнице?

Павел опять долго молчал, Бруно терпеливо ждал. Странно, но он чувствовал, что нельзя торопить старика, хотя бы из вежливости.

— У меня была врачебная практика до того, как приехал сюда, — наконец высказался Павел.

— Практика? — Бруно это слово было незнакомо. — И у вас плохо получалось?

— Очень хорошо, — улыбнулся старик. — Видишь ли, я всегда хотел быть врачом. С самого детства. Когда я был в твоем возрасте, ни о чем другом я уже не помышлял.

— А я хочу быть путешественником-исследователем, — поспешил сообщить Бруно.

— Что ж, удачи тебе.

— Спасибо.

— Ты уже совершил какое-нибудь открытие?

— В нашем доме в Берлине я провел много экспедиций. Но там у нас большой дом, больше, чем вы можете вообразить, поэтому там было что исследовать. Здесь не так.

— Здесь все не так, — согласился Павел.

— Когда вы приехали в Аж-Высь? — спросил Бруно.

Павел отложил морковку, нож и посмотрел куда-то в сторону.

— Мне кажется, я всегда был здесь, — прошептал он.

— Вы здесь родились?

— Нет, — Павел затряс головой, — нет.

— Но вы же сказали…

Он не успел закончить — снаружи раздался голос мамы. Стоило Павлу услыхать ее, как он проворно вскочил и вернулся к раковине, прихватив с собой морковь, нож и газету, полную очисток. К Бруно он повернулся спиной, сгорбился и рта больше не открывал.

— Господи, что с тобой? — воскликнула мама, появляясь в кухне. Наклонившись, она разглядывала повязку.

— Я построил качели и упал с них, — объяснил Бруно. — А потом они еще ударили меня по голове, и я чуть сознание не потерял, но Павел спас меня, принес сюда, промыл рану и наложил повязку. Очень щипало, но я не плакал. Я ведь ни разу не заплакал, правда, Павел?

Павел повернулся к ним вполоборота, но спины не разогнул.

— Рана промыта, — тихо сказал он, не отвечая на вопрос Бруно. — Беспокоиться не о чем.

— Ступай к себе, Бруно. — Мама явно чувствовала себя неловко.

— Но я…

— Не спорь со мной… Иди в свою комнату! — приказала она.

Бруно слез со стула и оперся на ногу, которую он отныне решил называть «моей деревяшкой»; нога немного побаливала. Пересекая прихожую, Бруно услышал, как мама поблагодарила старика, и обрадовался: ведь ясно же, что если бы Павел вовремя не подоспел, он, Бруно, истек бы кровью и умер.

Но затем он услыхал кое-что еще — фразу, которой мама закончила разговор с кухонным слугой, провозгласившим себя врачом.