Онлайн книга «Скорая помощь. Обычные ужасы и необычная жизнь доктора Данилова»
|
— Да, еще до конференции. Два комплекта. Даже померить успел. Все путем! Теперь никакого нарушения формы! — Прекрасно. Значит, тебя на подстанции ничего не задерживает? — Нет. — Есть предложение перенести наше общение в пространство, не скованное производственными условностями. Я знаю тут неподалеку, на Ташкентском одно кафе… Кафе держал тбилисский армянин по имени Вазген, друг детства доктора Саркисяна. Однажды при совместном посещении заведения Саркисян познакомил Данилова с Вазгеном. — Вова — наш человек, — серьезно сказал Саркисян, представляя Данилова. — Армянин! — обрадовался Вазген, горячо потряс руку Данилова и разразился длинной тирадой на армянском. — Нет, — покачал головой Саркисян. — Вова не армянин. Просто — хороший человек и хороший врач. — Хороший врач в наше время на вес золота! — Вазген еще усерднее потряс даниловскую руку. — Рад знакомству! — Теперь у тебя два знакомых хороших врача, — констатировал Саркисян. — Это здорово! — А второй кто? — Вазген наконец-то выпустил руку Данилова. — Как — кто? Я!!! — Ай, бичо?! Ты?! — деланно удивился Вазген. — Можно подумать, я забыл, как ты у меня в школе все контрольные списывал?! Приятели шутливо пререкались весь вечер. На прощанье Вазген, к тому времени не очень твердо державшийся на ногах, пригласил Данилова заглядывать в кафе по-свойски. Данилов не преминул воспользоваться приглашением и вскоре стал завсегдатаем. Особенно он любил после трудного дежурства побаловать себя тарелкой наваристого хаша — супа из говяжьих копыт с требухой… — Я — за, Владимир Александрович! — обрадовался Эдик. — Как говорится — только штаны подтяну! — Пошли, — Данилов встал из-за стола. — И прекрати называть меня на «вы» и по имени-отчеству! Просил же уже… — Да как-то неудобно. Вы старше… — Неудобно напоминать человеку о его возрасте, — Данилов шутливо погрозил Эдику пальцем. — Привыкай. Или же я тоже перейду на «вы» и буду называть тебя Эдуардом Сергеевичем. Получится полный… марлезонский балет. На выходе с подстанции им повстречался Федулаев. — Наслышан от Могилы о твоих подвигах, — сказал он Данилову. — Он говорит, что Витьку теперь голову брить не придется. — Наш долг — помогать ближнему! — Данилов вспомнил выражение физиономии ошпаренного Бондаря и не смог сдержать улыбки. — Но бритва ему еще пригодится. Я его все-таки чаем облил, а не кислотой. — Пожалел, значит? — усмехнулся Федулаев, на дух не переносивший Бондаря. — Кислоты под рукой не оказалось, — ответил Данилов. — Счастливого дежурства! — Счастливо отдыхать! — отозвался Федулаев, потрясая в воздухе сжатым кулаком. Данилов и Старчинский вышли на улицу. Эдик посмотрел на солнце, подвешенное в чистом, без единого облачка, небе и блаженно сощурил глаза: — Хорошо! — Пешком? — предложил Данилов. — Или проедем две остановки? — Погода хорошая — можно и пешком, — ответил Эдик. — Две остановки — это не расстояние и даже не дистанция. — Тогда шагай помедленнее, а то я за тобой не успеваю. Года берут свое. — Да ладно ва… тебе! — засмеялся Эдик. — Не надо косить под аксакала! Особенно — без седой бороды! Данилов шел по утренней улице и пытался, как Эдик, радоваться жизни. Получалось не очень хорошо. Данилову стало завидно. — Знаешь, что самое приятное в нашей работе? — спросил он. — Помогать людям! — уверенно ответил Эдик. — Нет, помогать людям — это суть нашей работы, а не самое приятное, — Данилов покачал головой. — Самое приятное — это идти утром после смены домой или еще куда, и снисходительно смотреть на тех, кто спешит на работу, немного сочувствуя всем этим бедолагам, которым еще так далеко до свободы… — Тогда самое худшее, — Эдик, что называется, с лету подхватил мысль и развил ее, — это вечером завистливо смотреть на тех, кто спешит домой, зная, что до окончания твоей смены еще четырнадцать часов. — Ты не прав, это не самое худшее. Самое худшее — это чувствовать свою беспомощность. А самое противное — подчиняться дуракам! — При прежнем заведующем было лучше? — предположил догадливый Эдик. — Я-то при нем всего трое суток отработал, так что сравнивать мне не с чем. — Я говорил не о заведующем, я говорил о тех, кто придумывает дурацкие правила, по которым мы должны жить. Все эти условности, понятия, обычаи, согласно которым… Да что там говорить! Давай лучше помолчим. — Хорошо, давай помолчим, — согласился Эдик и до самого кафе не проронил ни слова… — Хаша нет, — искренне огорчилась толстая официантка, как и все сотрудники кафе, приходившаяся родственницей хозяину. — Летом мы его не готовим. Жарко. Не сезон. Возьмите сациви и чанахи. Что такое сациви, Данилов знал — холодная курица в соусе из грецких орехов. Чанахи было ему неведомо. — Хорошо, — переглянувшись с Эдиком, согласился он. — Несите. И пол-литра водки, какая получше. — Зелень, брынза, лаваш? — напомнила официантка. — Естественно, — спохватился Данилов. — Без этого никуда. — Здесь вкусно пахнет, — принюхался Эдик, оглядывая уютный, отделанный «под дерево» зал. Данилов рассмеялся. — Что такое? — покрасневшие уши выдали смущение Эдика. — Ты также двигаешь носом, как и Лжедмитрий, — объяснил Данилов. — Хищно! Вы с ним не родственники? — Я его внебрачный сын, только это строго между нами, — шепотом «признался» Эдик. — В папочке проснулись родительские чувства, и он пристроил меня под свое крылышко. — Ты умеешь шутить с серьезным видом. Это опасно. — Почему? — Наши сплетники не поймут, что ты шутишь. Вот сиди на моем месте Лена Котик, назавтра вся «скорая» знала бы о ваших отношениях с Кочергиным. — Я столько не выпью, чтобы пойти в кафе с Леной Котик, — ответил Эдик. — Симпатичная ведь девица, — прикинулся непонимающим Данилов. — Змея, — поморщился Эдик. — Не люблю таких. Официантка принесла на подносе тарелки с лавашом, сыром и зеленью. — «Парламент» вас устроит? — уточнила она насчет водки. — Вполне, — ответил Данилов. — Лишь бы холодная была. — Лед, а не водка, — улыбнулась официантка и исчезла, чтобы минутой позже принести запотевший графин (Вазген держал марку заведения!) с водкой, рюмки и глиняные миски с сациви. — Запивать чем будете? — Мы водку обычно закусываем, — отшутился Данилов. |