Онлайн книга «Из морга в дурдом и обратно»
|
— В последнее время они совсем распоясались — делают что хотят и никого не боятся. — Да, распоясались, — подтвердил Данилов, поняв, что лысый имеет в виду врачей, медсестер и санитаров. — Когда он был жив — все было иначе, — продолжил лысый. «Это он о Сталине?» — подумал Данилов. — Он ненавидел ложь, сам не врал и другим не спускал вранья… «Точно — о Сталине», — убедился Данилов. — А вы сами его застали? — спросил Данилов. Это же так здорово — поговорить с человеком на отвлеченную тему, не связанную с болезнями и психиатрией! — Конечно застал! — Лысый даже немного оскорбился. — Мы с ним вот такими… — он потер друг о друга указательные пальцы, — друзьями были. Кенты не разлей вода называется. Он мне говорил: «Знаешь, Павлик…» Меня, кстати, Пашей зовут. — Вова, — демократично представился Данилов и, пожав вялую Пашину руку, предложил: — Присаживайся! — На чужую кровать садиться не разрешается! — покачал головой Паша. — Я постою. Он помолчал, явно пытаясь вспомнить, о чем шла речь, но не вспомнил и заговорил о другом: — А как он пел! Как он пел! Заслушаешься… очень любил мои песни, всегда говорил: «Знаешь, Павлик, ты — талант!» Мы с ним каждый вечер пили. Но пили культурно — под закуску и без женщин. Он не любил разврата, хотя сейчас о нем говорят многое… Но я как считаю — о мертвых или хорошо, или ничего! А при жизни о нем говорили только хорошее, все его любили — от мала до велика. Бывало, идешь по улице, а из каждого окна — его голос. Остановишься, послушаешь и забудешь, куда шел… А вы его любите? — Не могу ничего сказать, потому что родился уже после его смерти, — вежливо ответил Данилов. — Но мне-то вы верите? — дрогнувшим голосом спросил Павлик. — Верю, — подтвердил Данилов. — Однажды он меня застрелить хотел, — вздохнул Паша. — Понарошку? — Разговор так увлек Данилова, что он перестал смотреть по сторонам и сосредоточил все внимание на лице своего собеседника, которое, несмотря на обилие морщин, казалось детским, чуть ли не младенческим. — Нет, — снова вздохнул Павлик, — всерьез. Понарошку он мне только пальцем грозил. А вот когда узнал, что я американский гимн написал, то очень рассердился. Они, говорит, наши враги, а ты им — гимн написал. А я же не знал, кому писал, ведь я по-английски ни бум-бум! — Ты музыку писал? — уточнил Данилов. — Какую там музыку? — тихо, вполголоса, возмутился Паша. — Я же поэт, а не композитор! Я слова писал… Дальше Данилов просто слушал, не уточняя. — Но не стал стрелять, посмеялся только… Он добрый был. А когда умер, то на похороны вся Москва пришла. А я на похоронах его гитару нес! — Это мы о ком говорим? — спросил Данилов. — О Высоцком, — ответил Паша. — о Владимире Семеновиче. Я ему все песни писал и даже собирался на его дочери жениться… — Разве у Высоцкого была дочь? — удивился Данилов. — Никогда не слышал. — Была, — кивнул Паша, — от… Взгляд Паши переместился куда-то за спину Данилова. Данилов обернулся и увидел приближающуюся троицу — профессора, заведующего отделением и лечащего врача. Когда он повернул голову обратно — Паши уже не было. Исчез, словно растворился в воздухе. «Ну что ж, — подумал Данилов, глядя на „триумвират“. — Сейчас я стану вас удивлять, а вы будете радоваться…» — Здравствуйте! — Профессор поздоровался первым. — Что, не ждали нас? — Здравствуйте. — Данилов не видел причин для того, чтобы быть невежливым с самого начала разговора. — Не ждал, но раз уж вы пришли… — Геннадий Анатольевич! — Профессор огляделся по сторонам. — Может, мы все вместе пройдем в ординаторскую? Там удобнее. — Все зависит от Владимира Александровича, — улыбнулся заведующий отделением. — Если он будет вести себя благоразумно… — Я уже веду себя благоразумно, — буркнул Данилов. — Тогда пойдемте, — распорядился Лычкин. Шли так — впереди профессор, за ним Данилов, поддерживаемый, а на самом деле удерживаемый под руку заведующим, а замыкала процессию Безменцева. В ординаторской врачи усадили Данилова на продавленный диванчик, а сами расселись вокруг него на стульях. — Скажите мне, пожалуйста, как вы себя чувствуете? — спросил профессор. — Нормально, — ответил Данилов. — То, что произошло позавчера, помните? — Помню. — Что же толкнуло вас на отказ от лечения? — Убежденность в его бесполезности, — ответил Данилов. — Но сегодня вы приняли таблетки? — Принял. — Почему? Вы передумали и теперь хотите лечиться? — Профессор изобразил на лице радость. «Вольдемар, ты застрянешь здесь на год, если станешь поддаваться на провокации», — напомнил самому себе Данилов. Сейчас он чувствовал себя гораздо лучше, чем сразу после пробуждения. То ли разошелся понемногу, то ли действие уколов постепенно проходило. — Да, наверное, хочу, — подтвердил Данилов. «Наверное» он добавил для пущего правдоподобия. — Что же помогло вам измениться? — Профессора так и распирало от любопытства. — Наверное, уколы, — ответил Данилов. — После них стало так хорошо, беспокойство ушло, головной боли не стало. Проснулся я сегодня и вспомнил, что я же врач, а веду себя черт-те как. Подробностей не помню, но помню, что поскандалил… «Хватит меду, теперь — каплю дегтя». — Вот, чувствую, что сразу надо было мне уколы назначить, тогда я уже в норму бы вошел. Заведующий отделением на эти слова улыбнулся, а лечащий врач фыркнула. — А давайте поподробнее… — попросил профессор. Сегодня ему досталась главная роль. Очень грамотно — ведь с ним у Данилова конфликтов не было. — Давайте, — легко согласился Данилов. — Таблетки я не пил по глупости, отрицать не стану. Думал, что они не нужны и не хотел грузить печень… — Забота о своей печени очень похвальна! — сказал профессор, переглядываясь с коллегами. Те кивнули. «Да, если я начал заботиться о здоровье, то, значит, мысли о самоубийстве меня больше не посещают, — мысленно прокомментировал Данилов. — Значит — иду на поправку». — И беспокойство внутреннее было, грызло, не отпускало, спал плохо… А теперь выспался за весь прошлый год, на душе умиротворение, только голова малость шальная и ноги ватные, но я понимаю, что это побочные действия… Но это нестрашно, все равно пока весь день на койке валяюсь… — А умиротворение — оно какое? — вступил в разговор заведующий отделением. |