Книга Этюды Черни, страница 51 – Анна Берсенева

– Разве музыка – не человеческое?

Она посмотрела удивленно, потом кивнула, улыбнулась.

– Я глупость сказала, вы правы.

– Я не говорил, что вы сказали глупость.

– Музыка в самом деле… Я вот прямо сейчас вспомнила – был музыкальный фестиваль в Париже, он всегда в июне бывает. И я как раз приехала туда. Не на фестиваль, а просто пожить в Париже. Мне это бывало как-то необходимо. И вот возвращаюсь вечером домой, не поздно, часов в девять, наверное, еще светло. И вижу, на углу моего бульвара на тротуаре стоит рояль, за ним сидит молодой человек и играет Баха. А на другом углу целый оркестр Генделя играет. А дальше – рок-группа. Это все было человечно, пронзительно человечно, вы правы. – И добавила неожиданно: – Я с этой переломанной ногой стала такая благостная, каждую минуту разреветься готова.

При этих словах она засмеялась, и тут же слезы брызнули у нее из глаз. Вряд ли она так расстроилась из-за перелома. Что-то здесь было другое. Сергей передвинул стул поближе к кровати и взял Сашу за руку.

– Я всегда музыку любил, – сказал он. – Хотя у меня к ней способностей нет.

– Откуда вы знаете, что нет?

Она была так погружена в свое непонятное ему горе, что не отняла руку и, кажется, вообще не заметила, что он ее за руку взял. Но спросила с некоторым интересом, и он сразу ответил:

– А меня пытались учить. В гарнизонном Доме культуры была… Ну, не музыкальная школа, но учительница музыки. Мы в этот гарнизон приехали, когда я в третьем классе был, и мама меня сразу к ней отвела. Родители для меня пианино купили в Хабаровске, в военный городок привезли. И как же я возненавидел Черни!

Он улыбнулся, вспомнив.

– Черни все ненавидят. – Саша тоже улыбнулась. – Я, когда маленькая была, «Сонатину» Клементи ненавидела, а потом, конечно, Черни.

– Я один этюд до сих пор помню. Не выучил его, сказал учительнице, что к следующему разу выучу, и с легким сердцем собрался уже домой. А она мне говорит: «Нет, Сережа, давай-ка садись, учи при мне. Я хочу посмотреть, как ты дома занимаешься».

– И что?

Интерес в Сашином голосе стал отчетливее.

– И я целый час его учил. А она сидела рядом и слушала. Не поправляла – просто слушала. Невыносимо! Стыдно и тягостно.

– А потом?

– А потом обнаружилось, что нас заперли.

– Как заперли? – удивилась Саша.

– Это вечером было. И сторож, наверное, подумал, что все уже разошлись. Там сторож глуховатый был, да и дурноватый тоже. Ну и запер Дом культуры, и домой пошел. А окна на первом этаже с решетками.

– И что же вы делали?

Теперь интерес так и блестел в ее глазах. Все-таки зря она говорила, что ничего хорошего не может вспомнить после детства. Вот этот блеск живой, был ведь он в ее глазах всегда, не в ответ же на его рассказ появился.

– На втором этаже решеток не было, – сказал он. – Я на улицу вылез и замок с двери сбил.

– Ну да! – воскликнула она. – А как можно сбить замок?

– Навесной, – объяснил Сергей. – Обыкновенный навесной замок с дужкой. Пробои, к которым он крепился, из стены выдернул. Потом, когда учительница вышла, то дверь закрыл и обратно в стенку пробои вставил.

– Она на вас, наверное, с ужасом смотрела, ваша учительница, – сказала Саша.

– Именно так и смотрела.

– Думала: откуда у ребенка навыки профессионального взломщика?

– Именно так и думала.

Они засмеялись оба. Сергей – в основном потому, что она засмеялась.

– Я тоже подумала: откуда у вас пистолет? – сказала Саша. – В Волынском тогда, помните?

– Пистолет я в лесу нашел, – ответил он. – То есть не я нашел, а пацаны. А я у них, естественно, его отобрал. Мы с турклубом моим в походе были, они и проявили находчивость.

– Вас, наверное, ученики любят.

– Точнее, им со мной интересно.

– Я их очень хорошо понимаю. С вами действительно интересно.

– Это, наверное, что-нибудь да значит в их жизни.

Ее слова смутили Сергея, и последнюю фразу он произнес просто по инерции. Может быть, Саша заметила его смущение.

– Наверное, – кивнула она и улыбнулась.

Сергей поспешил перевести разговор на другое. Вообще-то не только для того, чтобы скрыть смущение – ему действительно хотелось говорить о ней. Уж точно больше, чем о себе.

– У вас не будет в Москве каких-нибудь концертов? – спросил он. – Я пришел бы вас послушать.

По ее лицу пробежала тень.

– У меня не будет концертов, – ответила она. – Вообще не будет. – И, не дожидаясь расспросов, объяснила: – У меня пропал голос.

– Ну да! Вы же нормально разговариваете.

Он произнес это и только потом понял, что сморозил глупость. Нашелся тоже знаток голосов!

Но Саша на его глупость не обратила внимания.

– Я думала, когда голос пропал, что это ужасно, страшно и все такое, – сказала она. – Но оказалось, что страшно совсем не это.

Она замолчала. Сергей помолчал тоже.

– А что? – наконец спросил он.

– Что не хочется нового. Ну да, в сорок лет обнаружилось: то, чем я занималась всю жизнь, больше для меня невозможно. Это тяжело, но это бывает. Мало ли что бывает! Люди переживают прошедшее и ищут новое.

– Не все люди.

– Вот я и оказалась как раз этими не всеми, – кивнула Саша. – Мне не хочется ничего для себя искать, потому что… Видимо, изменился химический состав организма, – усмехнулась она. – И вот такое со мною стало: желания исчезли, стремления… Извините! – вдруг спохватилась она. – Все это слишком сумбурно. В двадцать лет я даже не поняла бы, о чем речь.

– Но мне-то не двадцать лет. – Сергей усмехнулся тоже. И добавил: – Знаете, я думаю, вам просто не нужно обо всем этом думать. Надо просто проживать каждый день. И они вернутся – желания, стремления.

– День да ночь – сутки прочь? Я так и жила. И сейчас так живу. Но ничего не возвращается.

– Выходите отсюда, Саша, – сказал он. – Все переменится, честное слово.

– Здесь проще. – Голос ее прозвучал почти жалобно. – Мне вот сегодня сказали, что через пару дней гипс снимут и можно домой… И я не обрадовалась, а испугалась.

– А как вы доберетесь домой? – спросил он. – Вас кто-нибудь отвезет?

Этот вопрос задавать, конечно, не следовало. Трудно представить, чтобы ее некому было отвезти из больницы домой.

– Такси вызову. – Она пожала плечами. – Что за сложность?

Что Саша собирается ехать на такси, ничего не значило. Она ведь не сказала, что поедет одна. Но Сергей почувствовал мгновенную радость. Ему хотелось увидеть ее еще раз, и такой повод был не хуже любого другого.