Онлайн книга «Альбинос»
– Слушай, а почему так: я тебе о себе все обсказала, а ты отмалчиваешься? Чем ты раньше занимался? Или всю жизнь в доставщиках? Когда родился, где? Кто родители твои, ну, папаша хотя бы? Я достал трубку, придерживая штурвал локтем, набил харьковским табаком, раскурил и выпустил струю дыма в потолок. – Чего молчишь? – спросила Эви. – Я с Крыма, там жил в Херсон-Граде, а после в племя кочевых мутантов из Донной пустыни попал. – Что, к людоедам?! – поразилась она. – Ну, это круто! А ты тоже того… человечину ел? И как она на вкус? Говорят, сладковатая… – Они не были людоедами. – А-а, – разочарованно протянула Эви. – Жалко. Ну и что еще? – Да ничего. Пожил у них, потом сюда перебрался. – А как мутанты обычного человека к себе допустили? Почему… Так, а ну стой. – Что там? – спросил я, выглядывая в окно рубки. – Стой, говорю, но фару не гаси. – Она снова повязала косынку на голове. – Дверь там, вот что. Я скинул куртку, положив руку на ремень, не нашел там «шершень», вспомнил, что отдал пистолеты Эви, чтобы почистила, и пошел в носовую часть. Факел догорел, цыганка взяла новый, спрыгнула, разожгла и показала, куда смотреть. В железной стенке была овальная дверь с толстой резиновой прокладкой по краю. Прокладка местами потекла, будто ее полили кислотой, дверь перекосило в проеме. Эви снизу глянула на меня. Я пожал плечами. – Дверь. – Да ты что? Точно – дверь. Надо ее открыть… – Попробуй, – сказал я. – Но смотри, как оттуда что-то выскочит. – Что ж тут может выскочить? – Не что, а кто. Мутафаг какой-нибудь подземный. Подняв факел над головой, как дубинку, она подергала ручку, потянула дверь на себя, потом рванула сильнее – безрезультатно. Я полез вниз, но Эви сказала: – Нет, стой. В рубке монтировка валяется, тащи сюда. Вернувшись с монтировкой, я бросил ее спутнице. Она передала мне факел, вернула «шершни» и вставила изогнутый конец инструмента в щель. – Свети получше, Музыкант. Я поднял факел выше и выставил пистолет. – Готов? – спросила она. – Готов, готов. Ломай уже, не топчись там. Крякнув, Эви навалилась на монтировку. Заскрежетало, подошвы черных ботинок поехали по железу, цыганка наклонилась вперед, нагнула голову. С хрустом дверь вышла из проема, и Эви, не устояв, влетела внутрь. Донесся звук падения, вскрик. Я перепрыгнул через ограждение, бросив вниз факел. С пистолетом на изготовку нырнул в дверь – и сразу выстрелил по белой фигуре, маячившей в центре помещения. Эви откатилась вбок, вскочив на колени, открыла огонь из револьвера. Светлый силуэт качнулся. Цыганка вогнала в него две пули, я три, а после крикнул: – Стой! Не трать патроны! Она выстрелила еще раз, я шагнул вбок и пихнул ее кулаком в плечо. Эви вскочила. – Это не человек, – сказал я. – А у тебя патроны кончились. – Типа не вижу! Мутафаг какой-то! – Нет, я имею в виду – оно вообще не живое. Чучело. Или статуя. Эви с опаской шагнула вперед. Я огляделся – пара стульев, железный стол, шкаф под стеной, рядом незнакомые приборы – и последовал ее примеру. – Это что еще такое… – протянула Эви, обходя статую в центре помещения. Наверное, ее следовало назвать именно так. Кто-то смастерил эту штуку из гнутых труб, проволоки, арматуры, скрученных спиралями кусков жести, гаек и болтов. Получилась человеческая фигура, высокая и тощая, с неестественно длинной головой и руками, свисающими чуть не до колен. Все это задрапировали светлой тканью… то есть драными занавесками. – Ты глянь, из чего глаза у него! Голову, состоящую из клубка проволоки и согнутых кусков жести, украшали две большие шестиугольные гайки. В каждую вставлена монета. Золотая. – Подожди, не трогай… Но было поздно – она коснулась гайки. Раздался треск, сыпанули искры, и Эви отлетела от статуи. Качнувшись, та стала заваливаться назад. – Неприятно быть дурехой? – спросил я и показал на скрученные жгутом провода, идущие от статуи в глубь комнаты. – Предки завещали нам: сначала думаем, потом делаем. Но некоторым думать нечем, потому они сначала делают, потом делают, потом снова делают, потом опять делают… И в конце концов умирают от своих дел. Статуя упала, брякнув железом о пол, монета выскочила из гайки, покатилась. Я наступил на нее, не спеша поднял, положил в карман и завершил мысль: – Деньги же достаются тем, кто сначала много думает, а потом быстро делает. Так-то, красавица. – То-то тебя твои думы привели в эту… Туда, куда даже солнечный свет не доходит, – проворчала она, поднимаясь. – Был бы умный – бросил бы свой самоход в Карьере, а не торчал бы сейчас в какой-то долбаной трубе, под долбаной землей… с какой-то долбаной, хотя и красивой цыганкой. Она вытянула перед собой руку, задумчиво оглядела скрюченные пальцы, которыми недавно прикоснулась к гайке, и стала разминать их. Переступив через статую, я прошелся по комнате. Шкаф пустой, только клочки пожелтевшей бумаги на дне, рядом в стену вмонтированы какие-то древние приборы с надписями на незнакомом языке, левее обрывок плотного картона, на нем часть надписи «…ЛУЧАЕ ЯДЕРНОЙ ОПАСНОСТИ», а больше ничего не прочесть. Сквозь помутневшее от времени стекло в окошках датчиков едва виднеются стрелки и шкалы. Под ними ряды круглых кнопок и маленькие черные рубильники. – Глянь, Музыкант. Эви стояла у стола, поправляя сбившуюся набок бандану. Подойдя, я увидел большую книгу с надписью: ЖУРНАЛ СЛУЖБЫ КОНТРОЛЯ. – Из этой комнаты, значит, следили за тем, что в тоннеле, – заключила Эви. Она попыталась раскрыть журнал, но обложка под пальцами рассыпалась в пыль. – Служба контроля, – повторил я. – Ну ладно, а это тогда что такое? Мы повернулись к упавшей статуе. – Идол, – уверенно сказала цыганка и подошла ближе. – Типа алтаря, на котором молятся. – На алтаре жертвы приносят, а не молятся, знаток. – Правильно. Вот тебе и жертва, – ногой она выкатила из-под ткани маленький череп. – На полу лежал. А ты и не заметил, да? Слишком много думаешь потому что, думы тебе глаза застят. Так, чем же это дело выколупать… А ну-ка, ну-ка… Эви вышла наружу, а я присел на корточки возле черепа и потрогал его стволом пистолета. Детский. Или, может, небольшого человекообразного мутанта… нет, скорее все же детский. Я огляделся исподлобья. В башке статуи потрескивало, из нее вылетали искры, рассыпались по полу и гасли. Глухая заброшенная комната, прилепившаяся к бетонному тоннелю под руслом реки, а в комнате этой – идол и детский череп. Неприятное место, зловещее какое-то. Выпрямившись, я пошел вдоль проводов. Они изгибались, уходя за шкаф, и там ныряли в дыру над полом. Темная, узкая, но человек, пожалуй, пролезет. |