Книга Ида Верде, которой нет, страница 3 – Ольга Шумяцкая, Марина Друбецкая

— А чего у них больше? — спросила она отца.

Но тот нахмурился и, отвернувшись, зашуршал газетой. И Зиночка поняла, что спрашивать о «большевиках» родителей не надо. Тем более их уже нет, а контрольная по французскому — вот она, на следующей неделе.

С тех пор Зиночка еще несколько раз ездила с отцом в экспедиции, а потом вышел указ, разрешающий девушкам обучаться в университетах наравне с молодыми людьми, и она поступила на историческое отделение.

Сейчас, в двадцать лет, она оканчивала второй курс и через два дня должна была держать экзамен по скифским племенам. Все, что было написано в учебниках на эту тему, она знала лучше, чем иные университетские преподаватели. Однако каждый день с раннего утра упорно сидела в библиотеке.

Она еще раз потерла глаза и решила, что на сегодня хватит. Погасила зеленую лампу, зевнула и потянулась. Заправив за ухо выбившуюся из тяжелого, низко сколотого на затылке узла пепельную прядь волос, она легко поднялась и слегка колеблющейся походкой направилась к выходу.

У входа в главное здание топтался высокий нелепый юноша в форменной студенческой тужурке и фуражке.

Зиночка хотела было незаметно проскользнуть мимо, но передумала и тихонько подошла к нему сзади.

— Ну, здравствуйте, Шустрик! — громко сказала она. — Давно ждете?

Юноша обернулся, и лицо его с по-детски круглыми румяными щеками приняло обиженное выражение.

— Я же просил не звать меня Шустриком! — жалобно проговорил он.

Зиночка засмеялась. Она смеялась редко, и смех ее никогда не был веселым или радостным, а как бы слегка торжествующим. Она смеялась свысока.

— Ладно-ладно. Так давно ждете?

— Полчаса.

— Ну, это еще ничего. Пойдемте?

Они пошли по Моховой в сторону Тверской. Шустрик — Шурик Мезенцев, до смерти влюбленный в Зиночку с первого курса, — нелепо выкидывал в разные стороны длинные руки и ноги, словно шарнирами прикрепленные к туловищу. Зиночка шла рядом, из-под полуопущенных век кидая на прохожих быстрые взгляды.

Шурик болтал. Зиночка не слушала.

На углу у «Националя» лоток мороженщика привлек ее внимание.

Она остановилась.

— Фу, жарко! — Она обмахнулась платком. — Давайте купим мороженого?

Шурик кинулся к лотку.

— Вам какое? Крем-брюле? Сливочное? Шоколадное?

— Мне-е?.. — протянула Зиночка. — Мне — кокосовое!

Лицо Шурика — столь же подвижное, как и его конечности, — сморщилось, будто он хотел заплакать.

— Кокосового нет, — в ужасе прошептал он.

— Да будет вам, Шурик! — строго прикрикнула Зиночка. — Вы что, шуток не понимаете? Сойдет и крем-брюле.

Шурик, роняя мелочь, пускаясь в погоню за убежавшими монетками, прихлопывая их башмаком, выковыривая из пыли, долго не мог отсчитать мелочь, но наконец выхватил у мороженщика рожок с крем-брюле и на вытянутой руке поднес Зиночке.

Зиночка куснула пару раз. Мороженое было сладчайшее, вкуснейшее. Жаль, конечно, но… Зиночка бросила мимолетный взгляд на Шустрика. Но как не подразнить дурачка!

— Гадость! — с брезгливой улыбкой сказала она и бросила рожок в урну.

Шурик покраснел.

— Может быть, сливочного? — пробормотал он, чувствуя себя виноватым в том, что мороженое оказалось «гадость».

Но Зиночка уже влекла его дальше.

Они пересекли Тверскую, по Охотному Ряду дошли до Лубянской площади и по Большой Лубянке двинулись к Сретенскому бульвару, где жила Зиночка.

У кованой ограды знаменитого дома страхового общества «Россия» они остановились, и Зиночка балетным движением принялась водить по земле носком туфельки, дожидаясь, когда Шурик наконец распрощается.

— Зиночка… — громко сглотнув, робко начал тот. — Зиночка… Вы обещали… Помните?

— Помню, — равнодушно сказала Зиночка, продолжая кружить ножкой по земле.

— Так вы… вы… придете?!

— Приду.

Шурик задохнулся.

— Вы!.. Вы!.. Ангел!

Зиночка подняла на него холодные прозрачные глаза. Улыбка чуть тронула слегка припухлые, прихотливо вырезанные губы.

— Зря вы зовете меня ангелом, Шурик.

— Но почему? — воскликнул бедный Шурик.

— Ангелы — они такие… лукавые. Откуда вы знаете, какой я ангел? Тьмы или света? — Шурик открыл было рот, но она не дала ему ответить. — Ну бросьте. Не надо пошлостей про «дитя добра и света». Ждите вечером, как обещала.

И Зиночка вбежала в открытые ворота.

— Зиночка, вы выйдете за меня замуж? — раздался сзади отчаянный крик Шурика, но она не обернулась.

В этот вечер она обещала Шурику прийти к нему домой, на съемную квартиру в Скатертном переулке, которую он делил с университетским товарищем, уехавшим по делам в Петербург. Зиночка не знала толком, зачем она дала обещание — видно, Шурик слишком жалобно ее умолял.

Зиночка вошла в прохладный подъезд с огромными витражными окнами из цветного стекла, где надменные жар-птицы в оранжевом и лиловом оперении сидели на тяжелых ветках с золотыми цветами. Дом был богатый, построенный на переломе двух веков, — с электрическими лифтами, ванными, ватерклозетами, собственной электростанцией и отопительными котлами, и потому зимой у жильцов не было нужды в дровах. Воздух подавался в квартиры уже очищенным, увлажненным и подогретым.

Квартира Ведерниковых располагалась в третьем этаже. Меж двух окон гостиной на фасаде дома в полукруглой нише стояла мраморная греческая богиня. А эркер родительской спальни поддерживала целая стая каменных летучих мышей.

Зиночка не стала дожидаться лифта. Змейкой скользнула вверх по лестнице и открыла дверь своим ключом.

Окна стояли нараспашку, и по комнатам летал легкий июньский пух. С кухни доносились приглушенные голоса кухарки и горничной.

Больше дома никого не было. Отец еще в апреле уехал в экспедицию на Алтай. Мать, видимо, ушла в редакцию. Она издавала литературный альманах «Вешние воды», сама писала критические статьи и готовила диссертацию по русским имажинистам. Занятие это, не столько прибыльное, сколько носящее характер хобби, сильно оживляло жизнь дома Ведерниковых: по понедельникам и четвергам, в дни приема, в заумные споры ученых археологических мужей вплетался бойкий хор поэтических юношей. В дом был вхож сам Блок, не говоря уже о Брюсове, Северянине и Руниче.

Зиночка прошла в свою комнату, опустилась в кресло у окна и задумалась. Ее лицо — сейчас застывшее и оттого несколько надменное — с высоким покатым лбом, прямым, очень изящным носом, припухлыми губами, круто выгнутым подбородком и прозрачными серо-зелеными глазами действительно напоминало лицо ангела с картины эпохи Возрождения. Злого ли, доброго — бог весть.