Книга Поцелуй герцога, страница 57 – Элоиза Джеймс

Оливия подняла руки и обхватила Куина за шею. Вишневые губы, блеск в глазах лишь для него одного…

— Прости, — выдавил Куин, когда прошло несколько минут, а может, целый час.

— За что?

Он уложил Оливию на ковер, и теперь отсветы пламени играли на ее кремовой коже. На ней был лишь один легкий халат, и хотя она пыталась удержать полы, Куин все же распахнул его.

У него участился пульс, но он должен был сказать то, зачем пришел.

— Ты могла бы выйти замуж за героя войны, если бы я не лишил тебя девственности. Все женщины любят героев.

— Разве Руперту не повезло? — с улыбкой спросила Оливия.

— Конечно. — Голос Куина звучал глухо, но он сдерживал себя.

— Теперь мы с легкостью найдем ему жену. Что-то не так, Куин? Ты ведь не ревнуешь к бедняге Руперту?

На это был единственный ответ.

— Да.

Оливия оперлась на локоть и нежно коснулась его щеки.

— Прошу не говори мне, что тоже хочешь пойти на войну.

— Не могу. На мне слишком большая ответственность. Но в противном случае я бы пошел. Я читал Макиавелли, Юлия Цезаря и де Сакса. Мне бы хотелось сделать нечто способное изменить мир.

— Понимаю. — Оливия легла на спину и закинула руки за голову. — Тебе приходится оставаться дома и управлять тысячами акров земли, чтобы сотни людей, работающих на тебя, были одеты, накормлены и обеспечены. Постой! Разве это так уж сильно расходится с твоим желанием? — Она коснулась пальцем подбородка. — Нет, ты прав. Если тебе не удастся отправиться во Францию и убить несколько человек, твоя жизнь не имеет смысла.

Куин с трудом заставил себя ответить.

— Ты по-прежнему хочешь выйти за меня замуж, несмотря на все эти обстоятельства?

Оливия нахмурилась.

— Какие обстоятельства? Триумф Руперта или случившееся вчера ночью? Я имею в виду таран.

— Таран! — При виде лукавой улыбки Оливии Куин забыл обо всем, но быстро взял себя в руки. — Из-за триумфа Руперта. Ты могла бы выйти замуж за герцога, ставшего одним из величайших героев Британии.

На ее губах появилась легкая улыбка.

— Но ведь это правда.

— Да.

— Я могла бы провести всю жизнь, обсуждая с национальным героем, что съела Люси, или я могла бы лежать на ковре рядом с тобой…

Сердце Куина гулко билось.

— Обнаженная, — добавила Оливия. Ее глаза сказали ему все. — Беззащитная перед нападением…

— Больше не говори так. — Боль чуть отступила. Куин поднялся и снял ботинки. Оливия глядела на него, прикрыв веки.

Он отбросил в сторону рубашку, спустил брюки.

— Оливия!

— Да?

— Таран?

Куин избавился от белья. Глаза Оливии были прикованы к его обнаженному телу.

— Подходящее слово, — произнесла она. — Посмотри на себя.

Куин опустил глаза. Он был в полной боевой готовности. И действительно выглядел устрашающе.

— Нам больше не стоит заниматься любовью, пока Монтсуррей не вернется в Англию и не узнает о случившемся.

С радостью Куин увидел, как взгляд Оливии мгновенно изменился и губы чуть разочарованно искривились. Кажется, таран был не таким уж страшным.

Куин опустился на колени и медленно провел пальцами по ее щеке и шее, спускаясь ниже…

— Но это не значит, что мы должны стать чужими.

— Нет? — прошептала Оливия, обнимая его за шею.

Он опустил голову, и из его груди вырвался тихий стон.

— Нет.

Глава 24Галльские усы, друг в беде и дух приключений

Позднее Оливия вспоминала тот вечер на ковре перед камином в страстных объятиях ревнивого, властного герцога как поворотный момент, навсегда отделивший ее прежнюю жизнь от жизни настоящей.

В тот вечер она поняла, насколько прекрасной может быть жизнь.

А утром поняла, что она также хрупка и бесценна.

Они с Куином забрались в ее занавешенную шторами постель, спали урывками, пробуждались, смеялись и шептались и любили друг друга.

Герцог ушел, когда на горизонте показалось солнце, предварительно объяснив ей, почему первые лучи, проникавшие в окно, были нежно-розового цвета, а не ослепительно-белые. Оливии не пришлось притворяться изумленной, она действительно была изумлена.

Правда, уснула она, думая о свете в глазах Куина, а не о том, который падал в окно.

Пробудилась она потому, что кто-то тряс ее за плечо.

— Оливия, проснись! Проснись!

Еле сдерживаемый ужас в голосе Джорджианы нарушил ее легкий сон, и Оливия раскрыла глаза.

— Что случилось?

Джорджиана хотела ей что-то сказать, но ее остановил внешний вид Оливии.

— Почему на тебе нет рубашки? Нет, я не хочу знать. — Джорджиана задвинула шторы, звякнув кольцами. — Ты должна одеться, сейчас придет Нора, и ей не стоит видеть тебя такой.

— В чем дело? — Оливия откинула одеяло, села на кровати и огляделась в поисках халата. Было очень странно просыпаться обнаженной, особенно под укоризненным взглядом сестры. — Что-то случилось с родителями?

— С Рупертом. — Джорджиана нашла на полу пеньюар и бросила его сестре. — Ради Бога, надень!

— Руперт? — Оливия подскочила. — Что с ним?

Джорджиана прикусила губу.

— Он серьезно ранен, Ливи. Неизвестно, выживет ли. Я чувствую себя так… Бедный Руперт! Бедный, бедный Руперт! — На ее глазах блестели слезы. — И это не все: посыльный из его отряда сообщил, что услышав новости, герцог упал.

— Он мертв?

— Нет, но он без чувств. Еще не пришел в себя. Посыльный прибыл из Дувра в полночь, когда мы уже легли спать. Как только Кантервик лишился чувств, дворецкий пытался найти Сконса, но…

— Он был со мной.

— Я так и подумала. Поэтому Клиз разбудил герцогиню, и она вызвала врача. Но Кантервик не двигался и не говорил, и кажется, врач настроен не очень оптимистично. У герцога полумертвый вид, но он все еще дышит.

Оливия стояла посреди комнаты, сжимая пеньюар у горла и размышляя.

— Руперт в Лондоне? Я немедленно еду к нему. Должно быть, он очень напуган, и если отец не может быть с ним, это должна сделать я.

Джорджиана покачала головой.

— Он еще во Франции. Думаю, именно это так сильно поразило его отца.

— Во Франции?

— Не знаю всех подробностей, но посыльный сказал, солдаты повезли Руперта к побережью в надежде переправить его в Кале, где можно будет пересечь Ла-Манш на первом же корабле. Но, Оливия, его ранения слишком серьезны. Поэтому один из его солдат прибыл в Англию без Руперта с вестями для Кантервика, и ему было велено ехать из Дувра сюда.