Онлайн книга «Запасной инстинкт»
|
Дочь выскочила из-за стола, посмотрела бешеными глазами, кое-как обулась, и дверь бабахнула, закрываясь. Мать пожала плечами, хотя никто не мог ее видеть – впрочем, как правило, ей было достаточно одного зрителя, самой себя. – Вся в отца, – сказала она и пересела так, чтобы видеть себя в полированной дверце кухонного шкафа. – Тот был совершенно, совершенно ненормальный! Полированная дверца отражала розовую щеку, пижамные оборочки и рюши, растрепанную легкую стрижку. Такая стрижка в салоне стоила сто пятьдесят долларов, а на туфли и стрижки денег она не жалела никогда. Брат иногда кривлялся, давал меньше, чем нужно, но все-таки давал. Она усмехнулась, потянулась гладким и тоже розовым под пижамой телом и налила себе остывшего кофе из кофеварки. “Галка, иди работай! – бушевал он в последний раз, – Ты же молодая, диплом у тебя есть! Ну сколько это будет продолжаться?! Я не могу всех содержать до смерти!! ” До смерти, подумала сестра, прихлебывая кофе. До смерти. Смерть пришла гораздо раньше, чем предполагал ее брат. Как странно. “Я не могу работать, – отвечала она ему, чуть не плача, – ты же знаешь, Феденька! Я не переношу чужих людей. Я… я устаю от них. Я не могу с ними. Они на меня… давят!” “Ничего, совсем не задавят, – отвечал ее непробиваемый братец, – приходи к нам в контору, у нас как раз секретарша рожать пошла! Троепольский орал на всю контору. Давай, Галка! Я тебя возьму”. Но одна мысль о том, что она пойдет на работу – да еще секретаршей, прислугой, девочкой на побегушках! – внушала ей отвращение и ужас. Брата она уже почти ненавидела – как он смеет предлагать ей подобную дикость?! Она окончила университет, она человек “с университетским образованием”, и работу ей надо соответствующую – красивую, не требующую усилий, такую, чтобы все могли смотреть на нее и восхищаться ею! Какая еще секретарша! Брат отвязался от нее, потому что она заплакала, а он не выносил женских слез. Но на этот раз плакать ей пришлось довольно долго. Между затяжными детскими всхлипами ее вдруг поразила ужасная мысль – ибо она всегда рыдала и думала о своем. Неожиданно она поняла, что в следующий раз ее рыдания не помогут. Федя даже не смотрел на нее, таращился в свой компьютер, качал ногой в стоптанной тапке. Она рыдала, а он качал ногой! Она унижалась, а он смотрел в компьютер! Она просила, а он раздумывал, дать денег или не дать – вполне мог и не дать! А потом ему позвонили, и Галя поняла, что дело плохо – совсем. Просто хуже некуда. Брат говорил две минуты, и моментально вытолкал Галю взашей, и денег дал, даже немножко больше, чем она просила, – все из-за звонка. Она растерялась. Она не знала, что предпринять. Она начала было его расспрашивать, но Федор весело и решительно выставил ее за дверь, так и не ответив ни на один ее встревоженный вопрос. “Ты должен быть осторожен, – умоляюще сказала она на прощание. – Очень, очень осторожен! С такими вещами не шутят, это… опасно!” “Я и не шучу”, – уверил он очень серьезно, и Галя ему поверила. Он не шутил. Она ушла от него с явственным ощущением неотвратимости надвигающейся катастрофы и сознанием, что нужно что-то срочно предпринять – такое, что образумило бы ее несчастного брата. Только… что? Что?! Советоваться с дочерью было бессмысленно – она глупа, хоть и очень хороша собой. Впрочем, может быть, она так хороша собой именно потому, что глупа. С матерью? Она еще глупее, чем дочь. И Галя посоветовалась с Толиком. Толик был ее любовником много лет – верный, славный, проверенный Толик, гораздо более надежный, чем самый преданный муж. Толик подумал и подтвердил, что дело плохо. А потом… потом… Галя поднялась со стула, зачем-то передвинула его к окну, потом вернула на место и поставила в раковину кружку. Смотреть на свое отражение ей больше не хотелось, словно она боялась увидеть там нечто такое, что свело бы ее с ума – вполне могло. На засыпанном крошками кухонном столе валялись какие-то мятые бумажки, вытряхнутые Лерой из сумки. Она была патологической неряхой, ее дочь. Галя некоторое время раздумывала, что делать, – соблазн оставить все, как есть, был велик. Лерка приедет ночью, есть, пить и скандалить не будет, а завтра утром придет домработница и… что-нибудь придумает. Галя очень любила это выражение. Федя “что-нибудь придумает”, и деньги появятся как по мановению волшебной палочки. Мама “что-нибудь придумает”, и маленькая Лера целую неделю, а то и две, поживет с бабушкой, чтобы Галя могла спокойно отдохнуть. Домработница тоже “придумает”, и белье постирается, суп сварится, посуда помоется. Чем разгребать этот дурацкий стол в неаппетитных крошках, гораздо лучше… полежать часок в ванне. Правда же лучше? А если Лерка приедет раньше? Увидит, что мать даже чашку не помыла, разорется, и не остановить ее будет – вся в отца. Двумя пальцами Галя взяла тряпку с края раковины – тряпка была мокрая и холодная, как жаба, – плюхнула в середину стола и повозила. Крошки посыпались на пол. Вполне удовлетворенная результатами своего труда, она поволокла тряпку обратно, заехала в кучу бумаг, они разлетелись по всему полу, одна даже под плиту спланировала. Галя поморщилась, переступила пушистыми тапочками, присела и стала собирать бумажки. Перед глазами мелькнуло что-то черное, непонятное, и, перевернув мятый листок, она прочла. “Смерть врагам” – было написано толстым черным фломастером на обратной стороне какой-то официальной бумаги. Галя прочитала еще раз, шевеля губами, замерла и взялась рукой за сердце. * * * – Давай здесь направо! – велел Марат и незажженной сигаретой чуть не ткнул Белошееву в глаз. Тот отшатнулся. – Не лезь ко мне, я сам все знаю! – Я не лезу. Давай направо, кому говорят! – Нам прямо. – Прямо мы сейчас в пробку впендюримся! Да поворачивай ты! Белошеев поворачивать не стал – если каждый раз поворачивать, когда тебе советуют, пожалуй, так по кругу и станешь кататься!.. – Да говорю же, пробка там, и мент стоит! Где ты теперь повернешь?! – Где надо, там и поверну! Я каждый день на работу езжу! – И я каждый день езжу! Если пробку можно объехать, значит, надо объехать! |