Книга Сжигая за собой мосты, страница 35 – Татьяна Полякова

– Он очень красивый… а какой у него голос… я думала, что упаду в обморок, когда он танцевал со мной, обнял меня… Жанна, он считает меня ребенком, я вижу, как он разговаривает со мной и как с тобой. К тебе он относится как к взрослой. Я хотела вести себя кокетливо, чтобы он все понял, но у меня не получается. Ты научишь меня, как надо разговаривать с мужчинами?

– Боюсь, что мой опыт никуда не годится. Но что-нибудь придумаем, – сказала я, чтобы ее успокоить.

– Что, если мне самой позвонить ему? Как думаешь? Только бы мамаша не вмешалась. Так противно думать, что он спит с ней. Представляешь, он и эта старая баба… я… я что угодно сделаю, лишь бы принадлежать ему.

– Янка, он тебя почти вдвое старше, – попробовала я ее вразумить.

– Ну и что? Отец был старше матери на двадцать лет и женился на ней.

«Пожалуй, с его стороны это было ошибкой», – мысленно решила я.

– Первое впечатление бывает обманчиво, может, в следующий раз он не покажется тебе таким привлекательным.

– Знаешь, о чем я подумала? Я скажу ему, что у меня уже были мужчины, чтобы он не считал меня ребенком.

– Я бы не стала этого делать, звучит как предложение.

– А мне плевать.

– Вот что, давай-ка спать, – вздохнула я, покрепче обняв ее.

Янка в самом деле вскоре уснула, а я лежала, боясь потревожить, ее, и размышляла над словами сестры. Макс расплачивался в ресторане? Вполне возможно. У Музы вряд ли были деньги на это пиршество. Выходит, они в самом деле любовники? То, как она себя вела, такую мысль не исключает. Я нахмурилась, вдруг поняв: мои догадки вызывают у меня отвращение сродни тому, о котором говорила Янка. Хотя, надо признать, несмотря на то что Муза старше его, они красивая пара. Пожалуй, их отношения ровными не назовешь, боюсь, он заставит мачеху страдать, с его стороны особой привязанности не ощущается. Он что-то говорил о деньгах, намекнул, что богат. Музу только деньги и интересуют. Так, может, здесь не любовь, а партнерские отношения? Вот только что их связывает?

Утром мать с дочерью опять отчаянно скандалили. Я решила, что семейных радостей с меня достаточно, и тихо смылась. Болтаться по городу в одиночестве быстро надоело, я позвонила Уманскому и порадовалась, застав его дома. Если кто и знал что-то о моей бабке, то, безусловно, он.

– Приезжай, – сказал мне Уманский.

Я взяла такси и вскоре уже выходила возле нарядного дома за высоким забором.

Уманский жил здесь последнее время в одиночестве. У него был сын, но он с ним поссорился несколько лет назад, по слухам, с тех пор они не виделись и даже не разговаривали. Причину размолвки я не знала, хотя версий слышала множество. Геннадий Сергеевич был ювелиром, причем не просто ювелиром, говорят, его слава гремела по всей России, он имел большие связи и здесь, и за границей. Потом интересы его расширились, он стал заниматься антиквариатом. Когда ему исполнилось семьдесят, он решил отойти от дел. Предположительно это и послужило началом размолвки с сыном, который стал его наследником. С уходом старик, как видно, поторопился, обладая крепким здоровьем и завидной энергией, без любимого дела он вскоре заскучал. Но сын уже не желал играть роль второй скрипки, и последовал разрыв. Бабка обзывала Усманского старым маразматиком, утверждая, что только идиот способен проявлять такую принципиальность в отношении единственного ребенка.

– Он ждет, что тот прибежит к нему, – ворчала она. – Ждет, но сам первый шаг ни за что не сделает. А между тем должен бы знать, что характером Витька весь в папашу. Вот они, как два барана на узком мостике, и козыряются.

Теперь, глядя на дом Геннадия Сергеевича, я подумала: как ему, должно быть, одиноко здесь, и пожалела, что не навестила старика раньше.

Возле калитки был звонок. Я нажала на кнопку и тут сквозь прутья металлической решетки увидела Геннадия Сергеевича. Он шел по вымощенной камнем тропинке в белых брюках, шелковой рубашке и панаме, высокий, грузный, улыбка пряталась в аккуратно подстриженной бороде. Еще в юности я решила, что он очень похож на Хемингуэя на знаменитой фотографии, где тот уже в возрасте, одетый в свитер.

– Ну вот, моя девочка пожаловала, – засмеялся Уманский и махнул рукой. – А я пошел взглянуть на розы. Один куст особенно хорош, я назвал эти цветы «Жанна», в твою честь.

Он открыл калитку, расцеловал меня и повел в сад, где у него была целая плантация роз.

– Вот, взгляни.

Розы в самом деле были дивные, я наклонилась, внимательно разглядывая бутоны. Геннадий Сергеевич остался доволен произведенным впечатлением.

Мы бродили по саду, и я расспрашивала о его житье-бытье. Судя по всему, розы занимали в списке его жизненных ценностей самые верхние позиции, о сыне он даже не упомянул. Мне не хотелось уходить из сада, но Уманский повел меня в дом.

– Надеюсь, ты никуда не спешишь? – спросил он.

– Не спешу.

– Слава богу. Как там твои родственники?

– Когда я уходила, перешли на повышенные тона.

Он серьезно кивнул.

– Твой отец… понять не могу, почему он жил с этой бабой.

– Наверное, любил ее.

– Наверное, – вздохнул Уманский. – Я слышал, его фирма практически банкрот?

– Похоже, что так, – пожала я плечами.

– Может, оно и к лучшему, – заметил он и стал заваривать чай. «Вряд ли Муза с этим согласится», – подумала я, а Уманский продолжил: – Надеюсь, ты не обидишься на старика, если я выскажу свое мнение: твой отец был никудышным бизнесменом.

Признаться, его слова меня удивили.

– Почему?

– Все-таки обиделась? – улыбнулся он.

– Нет, ведь теперь это не имеет значения. Просто хочу понять…

– Видишь ли, это тоже своего рода талант, далеко не каждый им обладает, у твоего отца таланта не было, так, способности, да и то средние.

– То же самое говорила бабуля, – вздохнула я.

– Она была исключительно умной женщиной, – заявил Уманский, глядя куда-то вдаль, и на мгновение мне показалось, что его больше нет в этой комнате, он ушел далеко в своих мыслях, и я робко кашлянула, надеясь тем самым вернуть его к действительности. – Н-да, – кивнул он и улыбнулся мне.

– Вы ее любили? – спросила я.