Онлайн книга «Господин Великий Новгород»
|
Домаша вскочила, заторопилась виновато – разоспалась на свежем сене! Все было бело от росы, река струилась, невидная в тумане. Ополоснулись, испили водицы и так, натощак, подхватывая горбуши, стали выстраиваться в ряд. – Почали! С богом! Первый шел Радько, низко нагибаясь, широко расставляя ноги в кожаных поршнях [28] . Взмах, другой, – вправо, влево, вправо, влево: в обе стороны валится срезанная трава. За ним двинулся мужик из местных косарей, за ним Станята, Олекса четвертым, пятым шел новый парень, Микита. Старик покосник вел своих косарей с другой стороны. Скоро поднялось солнце, пот начал заливать глаза. Наконец разогнулись! Ух! С отвычки нешуточно ломит спину, руки и ноги гудят от работы. – Снидать! На кострах уже булькала уха из свежих, с вечера наловленных стерлядей. Жонки резали хлеб, разливали уху в мисы, выкладывали рыбу на кленовые продолговатые подносы, с четвероугольными краями. Ко второй выти Олекса поменялся местами с новым парнем. Микита наступал ему на пятки. Парень был, и верно, силен, а в работе неутомим. Задувал ветерок, и к пабедью бабы уже тронулись цепью ворошить траву. Домаша шла со всеми. Отдыхая, мужики точили лезвия горбуш, измеряли на глаз пройденные прокосья. Отобедав, начали ставить стожары. – Стожары нынь надо теснее становить, трава добра! – Мало нарезали лесин, еще надоть! – Микита где? Микита скоро показался из лесу с охапкой нарубленных пориц. – Поди отдохни, парень! Тот мотнул головой: не устал! – и снова ушел в лес. – Бог даст, еще два дня постоит таких, стоги метать начнем! * * * Дни летят на покосе – не оглянешься. Только ноет спина после целого дня в наклонку да растут стога. Лето стояло завидное. Небольшой дождь перепадет, тотчас просохнет на ветерке заблестевшая трава. Сено получалось духовитое, пышное. Косит Олекса в серой рубахе посконной, косит, разогнется, оглянется вокруг весело идет работа! Вечером – ловить тайменей. А то в полдни, когда повалятся отдыхать мужики, спугнет купающихся баб, притаясь за кустами. С хохотом разбегаются они в чем мать родила, завидя Олексу. – Поди, охальник! Жонка заругает! А то набросятся кучей: купать. Тогда давай бог ноги! Закупают отпустят чуть живого. – Яровитый до баб, – поварчивают старики косцы. – Доколь в ларь не положат, все будет бегать! Детей цетверо никак и жонка рядом ништо его не берет! Подслушал Олекса ненароком, усмехнулся: когда и подурить, как не на покосе. Ништо! Домаша то сердится, то сама начнет играть, дурачиться, бегать с парнями, – поглядывает Олекса, вроде и ухом не ведет, а глазом-то косит, вздрагивает носом – тоже ревнует. Поделом ему! Косит Олекса, разогнется, поглядит, как Домаша, замотав лицо платком, идет в ряду баб, почти неотличимая от прочих. И как-то по-новому, проще и ближе, становится она. Уже не Завидова дочь, а простая баба детная, своя… Эх, не будь воли боярской да недородов, так мужиком еще и проще жить! Все ясно, как этот день, и известно наперед. Разве ворог нагрянет ну дак лес рядом. Или пожар – дак опять же лес рядом. Топор в руки – и пошел! Была бы только сила в плечах… На стану сядет покормить Домаша, улыбнется мужу. – Устала? – С отвычки немного… ничего! – Хошь, купим землю, в житьи запишемсе? Покачала Домаша головой. – Ох, Олекса, был бы ты просто мужиком, а я бабой… – Ну и кланялись бы мы кажному боярскому выжля! – неожиданно зло, вспомнив Ратибора, вскинулся Олекса, развалившийся было на траве, и поник, закусил травину, добавил глухо: – Слишком много власти над мужиком… Воля дорога! – Воля… Дак у тебя тоже нет воли. Копим и копим куны, а на что оно? – Как на что? – вскинул голову Олекса. – Власть! По богатству и почет и уважение. Вона, смотри, Микита, – чем не парень? Еще и получше меня! А свистни я – собакой подползет. Потому – беден. – И батя тоже… копит и копит! – Ну, Завид, тот жить не умеет! – Ты умеешь, за бабами только и бегаешь. Мужики смеютце, мне стыд… Дети видят! Отвернулась. Поскучнел Олекса. Права жонка! А бабы ядреные, шалые, как тут устоишь?.. Нет, полно! Да и в Новгород пора, нужно с Тимофеем поговорить. Он прижмурился, представив, как будет срамить его и что скажет ему старший брат. От Клуксовича все равно не набегаешься! Решил, наутро оседлал коня, простился с Домашей. Та поглядела, поняла, не удерживала, только поцеловала взасос, долго-долго, пока дыхание не пресеклось. Переводя дух, глаза отвела: – Любавой там не займуйся. – У Станьки отбивать не буду. И Радько одобрил: – Поезжай, двоима тут делать нечего. Еще ден шесть, бог даст, дожди не падут – доуправимсе. Прослышав, что едет Олекса, приковылял старик сосед, что косил рядом. – Грамотку не свезешь ле? – Давай. Тот долго, морщась, выцарапывал послание. Отдал бересто, заковылял прочь. Радько повел глазом вслед старику: – Беспокоитце все, как там без него невестка ся урядит! От Торговой его второй дом. – А, знаю! – уже безразлично, думая о своем, отозвался Олекса. Сунул бересто в полотняный кошелек и поскакал. Глава 14
Гудит колокол на Торгу, на вечевой площади. Князь Юрий волею великого князя Ярослава Ярославича объявляет поход на Литву. Спрашивают ратманы Колывани: – Правда ли? С немецкого двора спешат тайные гонцы. – Да, правда, на Литву. Так узнано со двора князя Юрия, свой человек в княжой дружине, приближенный самого Юрия, верно говорит. – Да, новгородцы многие хотят к Раковору, но поход на Литву. – Да, на Литву, – сообщают в Любек послы Ганзейского союза. – Уже обозы ушли вперед, по Шелони. – На Литву, – подтверждают из Раковора. – На Литву? – удивляется и не верит епископ Риги. Великий магистр Ордена шлет гонцов в Медвежью Голову и к Раковору. – На Литву! Скачут гонцы, плывут морем, пробираются реками – в Ругодив, в Юрьев, Висби. |