Книга Угол падения, страница 71 – Наталья Андреева

В учительской уже произошла смена состава. Из прежних утренних педагогов присутствовала только толстая дама, которая никого не хотела замещать.

— Здравствуйте еще раз, — смиренно произнес Леонидов, хотя в душе у него все кипело, как в жерле разбуженного землетрясением вулкана. — Извините, бога ради, не подскажете мне, где можно найти ту девушку, с которой вы утром так энергично вступили в дискуссию?

— Не знаю, никуда я не вступала. — Мадам не была настроена поддерживать диалог с представителем власти.

— Юноша, о ком вы говорите? — вмешалась в разговор завитая белым барашком бабулька.

— Да о математичке этой молодой, Танечке Савостиной. Представляете, Клара Леонидовна, она мне с утра так нахамила, так нахамила…

— Простите, эта девушка домой еще не ушла? — невежливо перебил ее Леонидов.

— Кажется, у нее урок в шестом классе. Второй этаж, сорок шестой кабинет, — прощебетала Клара Леонидовна.

Оставив двух дам дальше обсуждать проблемы современной молодежи, Алексей, перепрыгивая через несколько ступенек, кинулся искать сорок шестой кабинет. Шел урок, но он не постеснялся прервать занятия и энергично застучал в дверь математического кабинета.

Учительница не спешила выйти, и Леонидов, приоткрыв дверь, выразительно махнул ей головой в сторону пустого коридора. Она поспешно подошла.

— Татьяна, на минуточку. Александра Викторовна не объявлялась?

— Ой, звонила недавно. Сослалась на какие-то семейные неприятности и взяла два отгула.

— Кому звонила? Вы с ней говорили?

— Нет, что вы. Она говорила со своей подругой, Наташей Михайловой. А та уже передала нашему завучу.

— Где сейчас Наташа?

— В другом крыле, в тридцать девятом кабинете. За дверью уже нарастал гул, Танечка поспешно нырнула в класс, а Леонидов с низкого старта метнулся в другое крыло.

Наташа не хотела отрываться от урока. Она игнорировала все кивки незнакомого молодого человека, пока он не вошел в класс:

— Можно вас на минуточку?

— А в чем дело? У нас урок.

— Я из милиции.

— Из милиции?

Она поспешно вышла вместе с Алексеем.

— Где Александра? Наташа замялась.

— Я друг Александры Викторовны. У нее серьезные проблемы, и мне срочно надо ее увидеть.

— Это семейное дело.

— Уже не семейное. Где она?

— У меня дома. — Наташа покраснела. — Знаете, так странно, я сама ничего не понимаю. Пришла поздно ночью, вся в слезах, с Сережкой, он кое-как одет. Она просила никому ничего не говорить. Я позвонила ей два часа назад, потом не выдержала — сказала директору, а то нехорошо получается, все волнуются. У нас никто без веской причины занятия не пропускает. Все так за Сашу переживают. Ну, с кем не бывает, поругались, зачем же скрывать от коллектива.

— Ясно. Значит, уже вся школа знает, что Александра у вас.

— Ну… А что тут такого?

— Адрес ваш?

— Что?

— Адрес, адрес. Куда ехать, скажите.

— Это еще зачем?

— Девушка, я в уголовном розыске работаю. Жизнь вашей подруги в опасности, а вы еще этому поспособствовали.

Наташа покраснела еще больше и стала сбивчиво объяснять, где живет. Оставив недалекую простодушную подружку в коридоре, Леонидов бросился к машине. Выяснять, появлялся ли тут он, времени уже не осталось. Он ведь не дурак — никому и в голову не пришло, что именно ему нельзя говорить, где находится Александра, наоборот, должны были с охотой посодействовать.

«Будем надеяться, что два часа — приличный запас времени, не должен он меня опередить. Хорошо бы, у этой Наташи двери были такие же крепкие, как ее мозги, и телефон в порядке. Хотя звонить в милицию Саша не будет, это уж точно».

По улицам они гнали, врубив сирену и не обращая никакого внимания на цвета светофора. Район, как назло, был новым, жители путались в номерах домов и сразу не могли сообразить, куда послать сотрудников уголовного розыска. Пока нашли нужный дом, Леонидов уже успел раскалиться от злости на бестолковость людей, пугавшихся милицейской машины. Жутко хотелось набить кому-нибудь морду или, на худой конец, просто укусить. Как цепной пес, он кинулся к лифту, велев Игорю на всякий случай подниматься по лестнице. Выйдя из лифта, Леонидов сразу услышал его голос:

— Саша, я все равно войду. Открой. — Слышен был скрежет чего-то металлического о корпус замка.

На звук открывающейся двери лифта мужчина повернул голову. Леонидов сделал вид, что достает пистолет:

— Владимир Владимирович Заневский? Вы арестованы. Руки поднимите, и лицом к стене.

Конечно, он наплевал на пистолет. Заневский понял, что теряет или жизнь, или свободу, и неизвестно, что окажется в его случае важнее. Да и пистолета никакого у Алексея не было, зато была дикая злость. Они сцепились там же, на лестничной клетке. Топтались рядом, мешая друг другу. Чужое человеческое тело оказалось жестким и неудобным, оно было сильным и норовило подмять под себя Алексея и вдавить его в пол. Руки никак не могли преодолеть слои одежды, все время срывались и отчаянно хотели разжаться и отпустить. Леонидов уже почти отпустил Заневского, когда тот неожиданно обмяк и осел на пол.

Матвиенко нагнулся и защелкнул на нем наручники.

— Спасибо. — Алексей вытер саднившую губу. Во рту скапливалась кровь.

—: Леха… ты как?

— Ты его чем?

— Да пистолетом. Здорово ты его держал.

— Тащи вниз, я сейчас.

Матвиенко потащил к лифту мычащего Заневского.

«Все, конец». Леонидов прижался к стене, пытаясь успокоить дрожащие колени. Как на фотографии, погруженной в проявитель, на теле пятнами начала появляться боль. Пачкая о стену свою куртку, он передвинулся ближе к двери и потянулся занывшей рукой к звонку.

— Саша, это я.

— Кто? — прошелестел за дверью испуганный родной голос.

— Алексей. Его увели, Саша.

— Леша? Его точно нет?

— Нет. Здесь только я.

Дверь приоткрылась. Леонидов увидел испуганный синий глаз, прилипшие ко лбу кудряшки и схватил ледяную тонкую руку:

— Испугалась?

— Тише, Сережа спит.

Они тихонечко вошли в квартиру.

— Я Сережку в дальней комнате закрыла, он полночи не спал.

— Что случилось? Ты доллары нашла?

— Да, в стиральной машинке. Она сломана, машина эта, там всякий хлам лежит, я стала старый Сережкин носок искать, чтобы распустить и рейтузы довязать. А там этот пакет…

— Белый с синим. А в нем тридцать тысяч долларов.