Книга Все оттенки красного, страница 63 – Наталья Андреева

— Господи, да это же… Маруся! — ахнула Алевтина Кирсанова. — Ну, я ей сейчас задам!

Увлеченные разговором, они и не заметили, как девушка подошла к дому. А Маруся Кирсанова легко взлетела на веранду и обиженно протянула:

— Никто не встречает… Ну, привет всем!

— Где ты была?! — грозно воскликнула мать.

— Гуляла. Ту ти, ту, ту, ту. Корнет, приветик! Может мне передумать и все-таки выйти за тебя замуж? Ты красавчик, честное слово!

— Постойте-ка, — спохватилась вдруг Наталья Александровна. — Если Маруся не дочь Эдуарда Листова, как же тогда быть с завещанием?

— Что-что? — фыркнула Маруся. — Не дочь? Ха-ха!

— Ну, насколько я в курсе, это теперь не имеет никакого значения, дочь или не дочь, — сказал капитан Платошин.

— Как это? Как это не имеет? — заволновалась Олимпиада Серафимовна, затрясла серьгами.

— Он признал ее таковой. И точка. Поскольку в семье нет инвалидов и малолетних детей, то даже на часть наследства никто претендовать не может. И, согласно завещанию, теперь все, что заработал Эдуард Листов, принадлежит Марии Эдуардовне Кирсановой, как единственной наследнице.

— А вообще, это справедливо, — заметила Вероника Юрьевна. — Правда, Майя?

Та ничего не сказала, виновато отвернулась к окну.

— О, и эти здесь! — прищурилась Маруся. — Какими судьбами?

— Отношения выясняем, — усмехнулся Эдик.

— А у вас здесь весело! Значит, я не дочь художника? А чья? Мать?

— Марусенька, я тебе все объясню…

— Уж постарайся. А вообще, это не имеет никакого значения. Я есть хочу. Нагулялась, проголодалась. Кто вообще в этом доме готовит еду?

И тут Настя первой поднялась из-за стола:

— Я пойду, поставлю самовар. Кто-нибудь еще хочет чаю?

Отъезд

Через неделю к дому подъехало такси, и Маруся Кирсанова пальцем поманила к себе топтавшегося на крыльце Егорушку:

— Парень, отнеси-ка в машину чемоданы. Быстро.

Тот метнулся в дом, а Маруся повернулась к Веронике Юрьевне:

— Зря такси вызвали. Мишка бы вас подвез.

— Нам ничего не надо, — устало сказала та. — Сами как-нибудь. Спасибо за гостеприимство, за неделю Майечка немного окрепла, поправилась.

— Да не за что! — махнула рукой Маруся. — Подумаешь, недельку в папашином доме погостила! А Эдуард Олегович Листов был не промах, честное слово! Зато я теперь не знаю, что со всем этим делать.

Она кивнула на огромный дом, где в окно второго этажа испуганно выглядывала Олимпиада Серафимовна.

— Что с ними теперь? — заметила ее и Майя.

— А, ничего, — зевнула Маруся Кирсанова. — Весело с ними. А хотите — оставайтесь и вы. Навсегда. Места всем хватит.

Она выразительно посмотрела на Майю. Та покраснела, покосилась на мать.

— Ну, уж нет, — отрезала Вероника Юрьевна. — У меня работа, а Майя будет жить со мной. Я никуда ее больше от себя не отпущу.

— А как же театральное училище? — хитро спросила Маруся.

— Мама, — просительно протянула Майя.

— Нет.

Егорушка вышел на крыльцо, нагруженный вещами, торжествующе посмотрел на Марусю: мол, и я на что-то гожусь.

— Что стоим? — спросила та. — Мужчина несет чемоданы в машину, дамы прощаются. Финальная сцена.

Осчастливленный обращением «мужчина», Егорушка потащил вещи в такси.

— Постойте-ка, сумку забыла! Сейчас вернусь. Майя, иди в машину.

Вероника Юрьевна ушла, девушки молчали с минуту, потом Маруся сказала:

— Послушай, я это серьезно. Приезжай в следующем году. Мать поворчит немного и остынет. Родители — они такие. Ты же не ребенок, в самом деле!

— Но я все равно не поступлю в театральное училище, — пожаловалась Майя. — Там же огромный конкурс! А у меня таланта нет.

— Кто сказал?

— Эдик, — упавшим голосом произнесла Майя.

— Ах, корнет сказал, что у нас нет таланта! Вот он-то все и устроит. Ты, главное, не нервничай так. Побольше уверенности в себе, и…

— Майя? — Вероника Юрьевна вышла на крыльцо, поправила на плече ремень сумки.

— Да-да, иду, мама.

— Смотри осторожнее, не споткнись, не упади…

Маруся подмигнула ровеснице карим глазом, потом спохватилась:

— Да! Чуть не забыла! А прощальный подарок?

— Подарок? — напряглась Вероника Юрьевна.

— Секундочку.

Вероника Юрьевна переглянулась с дочерью, а Маруся вскоре вынесла из дома завернутую в белое полотно картину:

— Это ваше.

— Что мое? — удивилась Вероника Юрьевна.

— Портрет. В розовых тонах.

— Нет, я не возьму. Это же такая ценность, такая…

— Да бросьте! С деньгами прижмет — продадите, — пожала плечами Маруся. — А нет, так пусть в доме висит.

— Мама, давай возьмем, — попросила Майя.

— Хорошо, — кивнула Вероника Юрьевна. — Пусть будет память.

— Ну, все. Целоваться не будем, — прощально махнула рукой Маруся Кирсанова. — Всем пока, родному городу привет. Егорушка проводит вас до вокзала, у него инструкции.

— Зачем же? — замялась Вероника Юрьевна. — Не стоит, Маша.

— Надо, — отрезала Маруся. — Ему пора расти. Все, пока, пока!

Женщины пошли к такси, Маруся осталась на веранде. Через несколько минут на веранду выскочила Алевтина Кирсанова:

— Уезжают уже? Ой! А я с Оленькой заболталась! Как же? А котлетки-то домашние забыли? Котлетки-то?

— Все у них есть, — поморщилась дочь. — Чего нет — на вокзале купят. Ну что ты суетишься? Все взрослые.

— Нехорошо как-то, — пожаловалась Алевтина. — И не посидели на дорожку. Не по-людски.

— Как вышло, так вышло, — отрезала Маруся. — Это что, конец?

И, развернувшись, она пошла в дом, в свою комнату за мольбертом, красками и кистями. На летнем небе разливался июльский закат.

Мария Кирсанова, «Весна, яблоневый сад». Холст, масло

— Эдик, ту ти, ту, ту, ту.

— Что? Наконец, перерыв?

Эдуард Оболенский, уже часа три сидевший в саду, в гамаке подле Маруси, которая работала над картиной, захлопнул толстенную книгу, облегченно вздохнул. Все, хватит на сегодня. Стоял удивительный, по-летнему теплый май, заневестившиеся яблони стыдливо прикрывали черные, корявые сучья белыми вуалями. Но Маруся Кирсанова добавляла в яблоневый цвет чуть-чуть розовой краски, и карамельная сладкая дымка придавала ее пейзажу нечто неземное, волшебное.