Онлайн книга «Младший сын»
|
Он доскакал от Городца до Новгорода и Рогатицкими воротами проехал через весь город, мимо торга, Ивана-на-Опоках, Ярославова дворища с храмом Николы, переехал мост и, обогнув Детинец, поднялся на гору. Тут он уже начал спрашивать и дальше так и ехал, по пословице, что язык до Киева доведет. Дорога вилась вдоль речки, ныряла в перелески, наконец с пригорка открылось селение. Серые крыши, крытые тесом и дранью, казалось, тускло отсвечивали, как вода в пасмурный день или старое серебро. Федор проехал селом, не решаясь спросить, наконец остановился у одной изгороды. – Иванко Гюргич? А вот еговый дом! Родственник али кто? Не узнать словно? – Дело к ему… – А… Дома, кажись! Федор спешился, привязал коня. Он еще медлил, оглядывая большой, на подклете, красно-коричневый дом. Как-то в голове не умещалось, что это вот и есть отцова хоромина. Их дом в Переяславле выглядел куда скромнее. Хозяин сам вышел на крыльцо. – К кому, молодечь? – Иванко Гюргич? – Я буду. – Грамота у меня… – Федор запнулся и покраснел. – На дом грамота. Мово батьки дом-от! Новгородец глядел на него, соображая, и покачивался с пятки на носок. Федору показалось, что он сейчас оборотится и уйдет, захлопнув дверь. – Дак вот! – сказал он, постаравшись придать строгость голосу. – Вхожу во владение! Новгородец поглядел по сторонам, уставился на коня, снова оглядел Федора. – Цего-то не понимаю, парень! Покаж грамоту ту! Он долго читал и перечитывал и все не выпускал грамоты, и Федору опять показалось, что он раздумывает, как спровадить Федора, оставя грамоту у себя. Наконец спросил: – Дак умер, Михалко-то? – Батя умер. – Дак чего тебе-то нать? Федор, наконец, озлился. Решительно вырвав грамоту из рук новгородца, он возвысил голос: – Чего нать? Свой дом получить! Али позовников покликать? Новгородец, поняв наконец, что ему от Федора просто не отделаться, зазвал его внутрь. Женка оборотилась, разглядывая Федора. – Цто за таков молодочь? – Да вот, выгнать нас с тобою хочет! Не знать уж, кто и такой. – А ты его самого выгони! – с угрозою взяв руки в боки, посоветовала женка. – Ты вот что! – с расстановкой произнес Федор. – Грамоту чел? Я в дружине князь Митрия. Будешь тута чудить, приеду с боярином со своим, он меня послушат, да с тиуном. Тебя укоротят враз. Етова хошь? – У, такой-сякой! Счас иди! И вон из моего дому! – начала было женка, но новгородец остановил ее: – Ты поди-ка, поди. Мы тут сами разберем! Она вышла, хлопнув с размаху дверью. – Мужиков созвать да выкинуть его и из села! – проговорила она, уходя. Стали рядиться. Новгородец упирал на то, что земля, по закону, «новогорочка» и никому из низовцев принадлежать не может. Тогда Федор, смотря в колючие глаза хозяина, возразил: – Пущай. Землю бери, а дом не твой, дом отцов, вота. Дом очищай счас, и все! Новгородец с усмешкой возразил было: – А цего тоби хоромы без земли? – Чего, чего! – взорвался Федор. – В дружину наместничу перехожу, тута буду жить! Новгородец сбавил спеси, глаза забегали. – Бери отступного… – Очищай! – Слушай… – И слушать не хочу! – Запалят тя и с домом! – И деревню спалят как раз, – спокойно возразил Федор. – Цего просишь? – сдался новгородец. – За дом? Торговались долго. В конце концов новгородец предложил коня с приплатой. Выходили, глядели коня. Задирали храп, смотрели зубы, щупали бабки. Конь был хорош. – Добрый конь! – говорил новгородец, и по сожалению в колючих глазах яснее, чем по стати, виделось: да, добрый. Наконец сошлись на коне с пополнкой в пять ногат. За такой терем это было даром. Но Федор знал, что иначе совсем бросит и не возьмет ничего. Захотелось еще что-то добыть от отца. Спросясъ, полез в клеть, соединенную тут с избой под одну кровлю. Долго рылся в старой рухляди, что свалили тут, очищая жило для нового хозяина. Что поценнее уже, видно, давно выбрали. Волочились какие-то тряпки, ломаная деревянная и лубяная утварь… Все было не то. Вот проблеснуло что-то. Но оказалось – просто ломаный стеклянный браслет, тоже не то… Федор отчаялся было, как новгородец, уже долго молчавший у него за спиной, подал голос: – Солоница есть. Не твой ли батька резал? Захотелось верить, что, верно, отцова. Подобрал еще крохотную медную иконку, всю покрытую сажей и зеленью. Верно, тоже была в отцовом доме, сунул в калиту – потом отчистить. Все, кажись! Новгородец помягчел, видно, тоже что-то переломилось. То было отобранное, стало купленное. Зазвал выпить пива на дорогу. Женка взошла, шумно дыша, молча налила чары и снова вышла, пристукнув дверью. – Как там у вас, на Низу? Татары сильно зорят? – спрашивал новгородец. Федор отвечал односложно. Он еще не понимал, что дела торговые надо отделять от обиходных, и продолжал дуться. Дверь опять отворилась, и в жило вошла старуха, еще крепкая на вид, осанистая, с крупным мускуловатым лицом. – Поведай, Гюргич, каков таков молодечь? Она пытливо разглядывала Федора, уселась: – Михалкин сынок? Молодший? Как кличут-то? Федей? Знала батьку твого… – Она помолчала, спросила: – Ну, Гюргич, продал дом-то? – Продал, – со вздохом ответил хозяин, – на коня сменял. – Ну и дешево обошлось, и не журись! – сказала старуха. – Зато теперича во своем будешь! Я ить толковала тоби, кто ни то есь у Михалки родных! – Вот, искал, нет ли цего от отца! – отозвался хозяин. – Говорю, у тебя, Макариха, нету ли? – Ужо погляну! Ты заходь, молодечь, в мою хоромину! – позвала старуха. – Третья отселева! – Она поднялась, вышла. Федор кончил с хозяином. Передали повод из полы в полу. Звали послухов, при них Федор отдал грамоту. Снова пили пиво. Иванку поздравляли с покупкой, Федора оглядывали уже без вражды, с интересом. Хлопали по плечу: – Наш по батьке-то! Старуха не ушла, ждала его на улице. Он завел коней за огорожу покосившегося дома, опять с некоторым страхом, уже понимая по значительным ухмылкам мужиков, что это, верно, и есть та «сударка», о которой с раздражением говорила мать. Он даже хотел и не заходить, но любопытство пересилило. В горницу ступили, пригнувшись. Дом сильно просел и пол покосился весь в сторону печи. |