Книга Пробка, страница 29 – Наталья Андреева

— А ты всю жизнь мне завидовала!

— Не всю. Но ты бы хоть раз предложила: давай, Татьяна, и тебе достану. Сапоги там или джинсы для девчонки. Кроссовки те же. Нет, ты хотела, чтобы все это было только у тебя одной. Чтоб только ты — и в замшевом костюме! А теперь спрашиваешь: за что? Ты, Антонина, не по совести жила.

— А ты по совести? — всхлипнула заведующая. — Завидовала по совести? Сплетни про меня распускала по совести? Я ведь тоже помню, как…

— Ну, завели! — поморщилась Галя. — Начали считаться! Да когда это было-то? Вы еще революцию вспомните!

— Сплетни? — не унималась Татьяна. — А за что твоего мужа со склада попросили?

— Не попросили. — И Антонина Дмитриевна со злостью посмотрела на своего зама. — Он сам уволился. В трудовой книжке так и записано: по собственному желанию. Статья тридцать первая.

— И во сколько же она ему обошлась? — фыркнула Татьяна. — Тридцать первая статья? Все отдал или на черный день осталось? Нет, Тоня, это не сплетни. Это чистая правда.

— За правду значит, ратуешь. Ишь! Правдивая!

— Да уймитесь вы! — сказала Галя. — Не время сейчас считаться! Что посеяли, то и выросло. Все у Толика на глазах было. И как отец воро… деньги зарабатывал и дом был — полная чаша, как потом откупался. Чего уж греха таить? О младшем надо подумать. О Пашке.

— Да, Антонина Дмитриевна, — сказала вдруг Таисия Максимовна, перемещаясь поближе к группе, которую возглавляла заведующая. — Почему к вам с обыском-то пришли?

— Нинкины бриллианты ищут, — поджала губы заведующая. — Вроде как Толину машину видели у коттеджного поселка в тот вечер, когда она застрелилась.

— Чего ж ваши сыновья там делали? — удивилась Инна.

— Долг возвращали, — с иронией предположила Татьяна.

— Пашка весь вечер дома был, — упрямо сказала заведующая. — На этом стояла и буду стоять! И мой подтвердит. Сидели все трое на диване и телевизор смотрели.

— Может, и Толя с вами был? — тонко улыбнулась Татьяна.

— Может, и был.

— А если найдут бриллианты?

— Да откуда ж они у нас?

— Сама призналась: сказала Пашке про драгоценности, а тот — старшему брату. Вот они и полезли к Нине на дачу. А там, кто знает?

— Позвоню-ка я старшему, — сообразила Антонина Дмитриевна. — Надо ему сказать, что у нас дома обыск.

— Догадалась, наконец! — фыркнула Татьяна. — Да у него небось тоже милиция! Раньше надо было думать!

— О чем думать?

— О том, чтобы сигнал дать! Предупредить! Вот о чем!

— Что ты говоришь, Татьяна? Не виноваты они!

И Антонина Дмитриевна принялась набирать номер мобильного телефона теперь уже старшего сына:

— Не отвечает… — растерянно сказала она.

— Может, отключил? — участливо спросила Галя.

— Нет, трубку не берет. Длинные гудки.

— На домашний позвоню, — сказала Антонина Дмитриевна, теперь уже не думая ни о какой экономии.

— Ну что? — спросила Татьяна после паузы.

— Не отвечает. Дома у Толи никого нет.

— Значит, в бега пустился, — уверенно сказала Татьяна.

— Это почему же?

— Раз к Пашке с обыском пришли, значит, и до него доберутся. Толька ноги в руки, и…

— Да кто ж ему сказал?

Татьяна повела бровью на заднее сиденье, где затихли Милочка с Киской.

— А ты не догадываешься, с кем он по кабакам ходил? Из-за кого жену бросил? Для кого полез к Нинке за колечками-брошками?

— Ты на что это намекаешь? — грозно спросила заведующая.

— А причина вон — на заднем сиденье затаилась. — И Татьяна громко сказала: — А ну-ка, Мурка, вылезай из-под лавки!

— А что я? — пискнула Киска. — Я, кажется, никого не трогала!

— А кому ты звонила полчаса назад?

— Маме!

— Я слышала, как ты сказала в трубку: «К Пашке пришли. Тикай!» Это мама твоя должна тикать из-за того, что к Петуховым с обыском пришли?

— Машка! Да ты что? — ахнула заведующая, вспомнив вдруг настоящее имя Киски. — Значит, ты с Толькой спуталась?!

— Ничего я не спуталась! — со слезами в голосе сказала Киска. — Он сам пристал!

— Что значит — пристал?! Ведь у него жена, ребенок! Насте три годика только! Что ж теперь девчонке без отца расти?!

— А, ну-ка, иди сюда, — поманила красавицу пальчиком Татьяна.

— Не пойду! — огрызнулась Киска.

— А мы сейчас Петрову позвоним, — пообещала Татьяна. — И тебя из этого автобуса под белы рученьки — и в камеру! К уголовникам!

— Да меня-то за что?! — взвизгнула Киска. — Я никуда не лезла! Ни на какую дачу! Я вообще не знала, к кому он едет!

— Но что едет — знала? — грозно спросила Татьяна, которая взяла на себя роль дознавателя.

Заведующая ошарашено молчала.

— Ничего я не знала! — продолжала отнекиваться Киска.

— Лучше скажи, — дернула ее за рукав Милочка.

— Толик меня убьет!

— Не убьет. Ему теперь лет десять дадут, не меньше, — пообещала Татьяна. — А за десять лет ты себе бандита покруче найдешь, раз уж пошла по этой дорожке.

— Типун тебе на язык, Татьяна! — замахала руками заведующая. — Десять!

— Какой ужасный день, — покачала головой Таисия Максимовна.

Инна закивала: да, да, да.

Заведующая же, повысив голос, сказала:

— Маша, иди сюда.

Затравленно озираясь, Киска переместилась поближе. Милочка предусмотрительно осталась на заднем сиденье. Как бы не влетело и ей за то, что была поверенной во все тайны подружки и молчала.

— Что знаешь? — спросила заведующая.

— Да ничего я толком не знаю. Толик говорил: есть, мол, богатая дамочка, ее бы расколоть… Ой! — И Киска прикрыла ладошкой рот.

— Что значит — расколоть? — грозно спросила Татьяна.

— Ну прижать, припугнуть, чтобы камешки отдала. Имени он не называл.

— Пытать, — прошептала Инна и передернулась: — Какой ужас!

— Что ты такое говоришь? — вскинулась заведующая. — Чтобы мои дети…

— Жгли Нину утюгом, — оскалилась Татьяна. — Хорошее воспитание! Что тут скажешь?

Антонина Дмитриевна подавленно молчала.

— Они же этого никогда раньше не делали, — вздохнула Киска. — Не вымогали. А тут мать дала наводку.