Книга Скелет в шкафу, страница 94 – Энн Перри

Септимус тоже ответил улыбкой, глаза его весело вспыхнули, и он даже перестал походить на больного.

— Да, я думаю, вам стоит у меня задержаться, — согласился он. — Вдруг мне внезапно сделается хуже!

И Септимус закашлялся с напускным трагическим видом, но Эстер прекрасно понимала, что кашель — настоящий.

— А сейчас я пойду на кухню и принесу вам молока и лукового супу, — бодро сказала она.

Лицо у Септимуса тут же вытянулось.

— Это вам сейчас полезно, — заверила Эстер. — Кроме того, это вкусно. А пока вы будете подкрепляться, я вам расскажу о своих приключениях, а вы мне потом — о своих.

— Ради этого, — ответил он, — я даже готов выпить молоко и съесть луковый суп.

Эстер провела с Септимусом несколько дней: кормила его принесенным с кухни завтраком, тихо сидела в кресле, пока он, как полагается, спал после полудня, потом шла за супом и за картофельным пюре с луком и сельдереем. К вечеру у них завязывалась беседа. Оба делились воспоминаниями о военных днях. Эстер рассказывала о великих сражениях, свидетельницей которых ей довелось стать, а Септимус — об отчаянных кавалерийских атаках афганской войны 1839–1842 годов, о покорении Синда годом позже, а также о сикхских войнах середины десятилетия. Многое совпадало в их воспоминаниях: тот же страх, та же неистовая гордость после победы, та же доблесть и раны, та же вечная близость смерти. Из этих бесед Эстер узнала многое об Индии и о населяющих ее народностях.

Часто заходила речь о фронтовой дружбе, о совсем, казалось бы, неуместном на войне веселье, о полковых обычаях, исполненных блеска и бравады: серебряные канделябры и сервированный хрусталем и фарфором офицерский стол вечером накануне битвы, алые мундиры, золото эполет, медь, сияющая, как зеркало.

— Вам бы очень понравился Гарри Хэслетт, — с печальной улыбкой сказал Септимус. — Прекрасный был человек. Настоящий друг: гордый, но не заносчивый; щедрый, но не снисходительный; храбрый, но не жестокий. Любил пошутить, но всегда добродушно. Октавия его боготворила. За день до собственной гибели она говорила о нем так, как если бы его смерть еще была свежа в ее памяти. — Септимус улыбнулся и уставился в потолок, смаргивая старческие слезы.

Эстер нежно пожала ему руку. Сделала она это совершенно непроизвольно, и он это понял. Костлявые пальцы Септимуса ответили на пожатие. Несколько минут прошли в молчании.

— Они собирались уехать отсюда, — сказал он, наконец справившись с волнением. — Тави была совсем не похожа на Араминту. Она хотела жить в собственном доме; ее нисколько не привлекало всю жизнь оставаться дочерью сэра Бэзила Мюидора и проживать в этом особняке со всеми его экипажами, слугами, зваными обедами, высокими гостями вплоть до членов парламента и иностранных принцев. Это мы сейчас в трауре, а вы бы посмотрели, какая здесь обычно кипит жизнь! Каждую неделю — что-нибудь особенное.

— Майлза Келларда это тоже привлекает? — спросила Эстер, многое теперь понимая.

— Конечно, — подтвердил Септимус с легкой улыбкой. — Как бы он сам мог жить с таким размахом? Человек он состоятельный, но куда ему до Бэзила! Вдобавок Араминта весьма дружна со своим отцом. Так что у Майлза нет никакой возможности отсюда перебраться, да он и сам, по-моему, не хочет. Ничего лучшего он нигде не найдет.

— Кроме чувства собственного достоинства, — сказала Эстер. — Быть хозяином в своем доме — это свобода поступков и мнений, независимость, право выбирать себе друзей, ни на кого при этом не оглядываясь.

— Да, это стоит многого, — печально согласился Септимус. — Когда-то я полагал это высшим благом.

Эстер нахмурилась.

— А как насчет совести? — спросила она как можно мягче, понимая, что ступает на опасную тропинку, где их обоих поджидает множество ловчих ям. — Если вы целиком от кого-то зависите, вы ведь не рискнете явно ему противоречить, даже если он бывает неправ?

Он грустно взглянул на Эстер. Она брила Септимуса и поэтому знала, как тонка его кожа. Он выглядел куда старше своих лет.

— Вы подумали о Персивале и о суде, верно?

Это даже не было вопросом.

— Да… Они ведь все лгали, не так ли?

— Конечно, — согласился он. — Хотя они, наверное, этого и сами не замечали. Так или иначе, а все невольно подлаживались под мнение Бэзила. Нужно быть очень храбрым человеком, чтобы в чем-то ему перечить. — Септимус улегся поудобнее. — Не думаю, чтобы он мог за это вышвырнуть из дому, но чувствовать изо дня в день его неблагосклонность, постоянно переживать стеснения и унижения не так-то легко. — Он взглянул мимо Эстер на большую картину. — Быть зависимым — значит быть очень уязвимым.

— А Октавия хотела оставить дом? — спустя мгновение спросила Эстер.

Септимус снова посмотрел на нее.

— О да, она готова была это сделать, но у Гарри не хватало средств, чтобы обеспечить ей достойную жизнь. Бэзил не раз напоминал ему об этом. Видите ли, Гарри был младшим сыном в семье. То есть наследства он не получил. Отец его был весьма состоятельным человеком. Учился вместе с Бэзилом. Кажется, Бэзил был его фэгом, как это водится в школах, когда младший ученик становится полудругом-полурабом старшего… Или вы это и сами знаете?

— Да, — сказала Эстер, вспомнив своих собственных братьев.

— Замечательный человек был Джеймс Хэслетт, — задумчиво произнес Септимус. — Одаренный многими талантами, обаятельный. Хороший атлет, прекрасный музыкант, немного поэт и вдобавок обладал удивительной памятью. Копна белокурых волос и чудесная улыбка. Гарри был очень на него похож. Но все наследство, сами понимаете, досталось старшему сыну. Такова традиция.

В голосе его звучала горечь.

— Октавия многого бы лишилась, покинь она Куин-Энн-стрит. А там бы пошли дети, которых все хотят завести, но не всегда могут обеспечить. Октавия была готова даже к бедности, но Гарри этого допустить не мог.

Септимус еще раз подвинулся, пытаясь найти положение поудобнее.

— Бэзил предложил ему сделать военную карьеру, он готов был купить ему офицерский патент — и купил в конце концов. Гарри был прирожденный солдат. Он умел командовать, и солдаты его любили. Ему очень не хотелось расставаться с Октавией, но, я думаю, Бэзил настоял на своем. Поначалу он вообще был против этого брака, потому что терпеть не мог Джеймса Хэслетта.

— То есть Гарри принял офицерский патент в надежде поправить денежные дела и завести с Октавией собственный дом?

Эстер весьма живо все это себе представила.

Она знала так много молодых офицеров, что они, точно слившись воедино, образовали перед ее глазами образ Гарри Хэслетта. Помыслы и побуждения молодого человека были ей теперь вполне понятны. Мало того, она гораздо лучше понимала Октавию, чем, скажем, все ту же царящую в гостиной Араминту, или затворившуюся в собственной спальне леди Беатрис, или Ромолу с ее бесконечными придирками к очередной гувернантке.