Книга Карта императрицы, страница 37 – Елена Басманова

— А саквояж ваш? — уточнил профессор.

— Похож, хотя я не уверен… — Клим Кириллович осторожно взял саквояж в руки и стал осматривать его изнутри и снаружи. — У моего никаких особых примет не было…

— Очень, очень хорошо, — профессор повернулся к дамам, сгрудившимся справа от него, — карта как карта, вышита золотом и цветным шелком по холсту. Ну-ка глянем. — Он вновь склонился над тканью. — Вот она, Москва-голубушка, на месте, а Петербурга еще нет… не написано про него. Зато есть Киев и Ярославль… А как реки искусно вышиты… Синим шелком, даже не выцветшим от времени… Вот мастера-то были в старину! А здесь что написано?

Профессор приподнял правый край ткани и по слогам прочитал золотошвейную замысловатую вязь:

— «До этого места дошел Александр Македонский, пищаль закопал, колокол отлил». Странно… Мура, ты что-нибудь слышала о походе Македонского к берегам Амура?

Вскинув на отца синие глаза, обрамленные короткими черными ресницами, младшая дочь ответила, едва шевеля бескровными губами:

— А мы-то думали, что речь идет о Дмитрии Донском!

— Что за ахинею вы изволите глаголить? — разъярился профессор. — Даже я знаю, что в тех краях Донского не было, там были владения Чингизидов…

— Николай Николаевич, — все еще стоя в отдалении прерывающимся голосом спросил доктор, — а крови, крови вы на этом холсте не видите?

— Что вы хотите этим сказать? — Лицо профессора вытянулось, и он воззрился на своего оторопелого друга.

— Я хочу сказать, что теперь меня обвинят в убийстве вышивальщицы, — наконец решился выговорить Клим Кириллович.

Николай Николаевич изменился в лице и сделал шаг по направлению к доктору, но в этот момент до его слуха долетели звуки, похожие на сдерживаемые рыдания. Он остановился и взглянул на дочерей.

— А может быть, подозрение падет и на меня, — всхлипнула Брунгильда.

— Или на меня, — скорбно подхватила Мура, уставившись на узенькую, темнее общего фона, кромку карты.

— Что за черт! — вспылил профессор. — Я ничего не понимаю в происходящем! Чем вы здесь занимались в мое отсутствие?

— Ты только не волнуйся, Николай Николаевич, не волнуйся, — пришла на помощь дочерям Елизавета Викентьевна, к ее лбу и щекам постепенно возвращался матово-розовый цвет, — я сейчас тебе все объясню… В пасхальную ночь наши девочки с Климом Кирилловичем и еще несколькими спутниками побывали в мастерской известного художника Романа Закряжного.

— Это еще кто такой? — сдвинул брови профессор.

— Живописец, портретист, — с готовностью пояснила его супруга, направляясь к дивану и уводя мужа за собой, подальше от злополучной карты. — Там еще были фрейлина Вдовствующей Императрицы в сопровождении бабушки и дедушки, чиновник Дмитрий Андреевич Формозов, страховой агент Модест Багулин и мистер Стрейсноу.

— Кто-кто? — спросил профессор, нависая над женой, которая, напряженно приподняв голову, присела на диван. — Не расслышал.

— Понимаешь, это наш английский гость, достойный человек, баронет, очень хотел с тобой встретиться. Ну и он очень похож на Петра Первого.

Елизавета Викентьевна мужественно взяла на себя трудную миссию и подробно рассказала профессору о событиях, происшедших в его отсутствие.

В гостиной повисло тягостное молчание.

— Хорошенькое дельце, — сурово изрек отец семейства, — мои любимые дочери по ночам ходят на квартиру к дерзкому убийце…

Девушки виновато молчали, Клим Кириллович потупил голову. Полина Тихоновна аккуратно опустила саквояж на пол, рядом со стулом, на котором сидела.

— Но это оставим. Пока, — подчеркнул со значением Муромцев. — А почему же теперь Клим Кириллович думает, что его обвинят в убийстве этой вышивальщицы?

— Понимаете, дорогой Николай Николаевич, — вступила вместо понурого племянника Полина Тихоновна, — убийцей мог быть не только художник, но и человек, который заказывал жертве вышивку на холсте. Карл Иваныч думал сначала, что это пелена к образу благоверного святого князя Дмитрия Донского… Все очень странно, — затараторила Полина Тихоновна.

Профессор посмотрел на доктора.

— Не лучше ли самолично явиться к следователю с этой самой картой и отвести от себя подозрения? — неуверенно предложил он.

— Боюсь, это сильно попортит мою репутацию, — замялся доктор Коровкин, — я влип еще в одну неприятную историю.

— О чем вы говорите? — холодно поинтересовался профессор.

— Не имею права разглашать, — покраснел доктор, — чтобы не вызывать паники в народе. Но городу грозит катастрофа. — Помолчав, он решился: — Я, как друг вашего семейства, обязан вас предупредить: во время моей поездки в Чумной форт кто-то похитил пробирку с чумными бациллами. Меня допрашивали.

Доктор засуетился, бросился к роялю, схватил разложенный холст и пытался его сложить, чтобы засунуть в саквояж.

— Не надо, милый Клим Кириллович, — остановила его Мура, — не торопитесь. Карту никто искать не будет. Ручаюсь вам.

— Это почему же? — ехидно поинтересовался профессор.

Мура выдержала паузу.

— Потому что там, в Екатерингофском дворце, уже висит на стене копия, из-за которой убили вышивальщицу Аглаю Фомину.

— И убил ее господин Холомков? — с надеждой спросил доктор Коровкин.

— Не знаю, — покраснела Мура, — но он мог быть причастен к убийству.

— А зачем ему надо было менять оригинал на копию? — спросила Елизавета Викентьевна. — Я помню его, приятный молодой человек.

— Все просто, — буркнул Николай Николаевич, — хотел выручить деньги за раритет, заменив его фальшивкой.

— Нет, все обстоит гораздо хуже! — строго возразила его младшая дочь. — Он хотел уничтожить подлинную карту императора Петра Великого, хоть, возможно, тот и не был законным императором.

— Довольно о пустяках, не сводите меня с ума вашими домыслами, — прервал ее отец. — Вещи, за которые можно выручить неплохой капиталец, не уничтожаются.

— Ты не понимаешь, папа! — воскликнула Мура. — Дело не в деньгах, а в решениях Международного исторического конгресса, который недавно прошел в Риме. Там было велено писать историю по единому плану.

— Ну и что? — пожал плечами профессор. — Каждая научная дисциплина имеет единый план развития.

— А как же Александр Македонский на Амуре, пищаль? — Мура ткнула пальчиком в надпись на карте. — Это не сходится с общим планом!

Профессор задумался. Прошла тягостная минута.

— Нет, все-таки в химической науке больше порядка и осмысленности, чем в исторической, — заметил он, — люди делают полезное дело. Коллеги из Мюнхенского университета сказали мне, что получили прекрасное снотворное барбитал. Жаль, не попросил у них по дружбе грамм-другой…