Книга Карта императрицы, страница 61 – Елена Басманова

— Меня очаровали ее глаза: глубокие, прекрасные. На редкость притягательные. А ведь на вокзале она мне не очень и понравилась…

— Но как вы догадались, что преступник — господин Формозов? — восхищенно спросил Прынцаев.

— Случайно, — ответила Мура. — Во-первых, когда мы с доктором навещали его, — помните, Клим Кириллович? — он как-то странно хвалил Императрицу: ему словно доставляло удовольствие повторять злобные слухи, хотя он вроде бы тут же опровергал их. И Клим Кириллович отметил его напряженность. Во-вторых, тогда же я увидела у него на столе портрет его матери.

— Да, я тоже заметил этот портрет и умилился, — тихо подтвердил доктор.

— Но я видела точно такой же портрет у одной из наших курсисток — она сочувствует эсерам, и она мне по секрету сказала, что это портрет Софьи Перовской… Я уже тогда догадывалась, что Дмитрий Андреевич ее сын: он очень похож, огромный лоб, несимметричные брови… А когда услышала об Адриане Ураганове да вспомнила об их встречах…

— Ход следствия подтвердил вашу догадку, — включился Вирхов. — Оказалось, что этот молодой человек — внебрачный сын Перовской и Желябова и воспитывался в семье, члены которой в юности были близки с казненными преступниками… Они рассказали год назад молодому человеку о тайне его происхождения, и он начал строить планы мести, сблизился с Адрианом, потом вышел на Придворова…

— Карл Иваныч, а удалось ли разыскать беспутного родителя Клавдия? Я следила по газетным отчетам за судебным заседанием. Мне жаль мальчика. — Темные глаза Полины Тихоновны увлажнились.

— Адриан Ураганов как сквозь землю провалился, — признался Вирхов. — Может быть, действительно умер, опившись, и так и лежит в одном из своих потаенных склепов.

— Жаль, что суд решил отдать мальца под опеку Роману Закряжному, — подал голос Прынцаев, не сводящий взора с Брунгильды. — Надо было его определить по спортивной линии. У ребенка прекрасные данные — ловкий, цепкий, подвижный, прекрасно лазил по трубам и крышам.

— Таково было решение суда, — вежливо пояснил Вирхов, — но если вы хотите, я поговорю с Закряжным, и, может быть, он позволит записать Клавдия в гимнастическую группу…

— Мы понимаем, уважаемый Карл Иваныч, — сказал профессор, — что вы не имеете права разглашать все подробности следствия по делу Дмитрия Формозова, но не поясните ли вы нам, откуда этот чиновник взял пробирку с чумными бациллами?

— Если обязуетесь хранить молчание, поясню, — решился следователь. — Бациллы похитил для него фельдшер Придворов: его заразил своими бреднями безумный публицист. И Формозов во всем признался. Сказал, что хотел влить эти бациллы в ухо Марии Федоровне, знаете, как у Шекспира в «Гамлете»…

— Я тоже так подумала, когда он начал что-то такое лепетать об Офелии, — подала голос Мура, про которую все забыли, — а вы, Клим Кириллович, меня ругали.

— Но мне такое и в голову не могло прийти, — запротестовал доктор. — Господин Формозов психически болен. Всю эту историю надо сохранить в тайне.

— Об этом позаботятся в нужных инстанциях, — заверил доктора Вирхов, — думаю, и вам всем придется дать расписку о неразглашении случившегося.

— Итак, Карл Иванович получил орден, а как Императрица отблагодарила вас, Машенька? — полюбопытствовала Полина Тихоновна.

Мура молчала, с опаской поглядывая на отца. Потом попросила извинения, вышла и через минуту показалась снова с большим плотным листом бумаги, в верхней части которого поблескивал золотой герб.

— Ты только не сердись, папочка, — попросила она заискивающе, — я вчера тебе не сказала, но Императрица Мария Федоровна вручила мне патент на открытие частного сыскного бюро.

— Что? — Брови профессора поползли вверх. — Что ты сказала? Патент? А кто будет учиться на Бестужевских курсах?

— Я, я буду учиться, папочка, не волнуйся, а то тебе станет плохо с сердцем, — заторопилась Мура, протягивая отцу бумагу с гербовой печатью. — Но если сама Вдовствующая Императрица принимает такое решение и вручает мне патент, разве я могла отказаться?

— Действительно, Николай Николаевич, — подхватила Елизавета Викентьевна, — нельзя противоречить царской воле…

— И потом я могу, пока учусь, сыском не заниматься, — торопилась Мура, — просто найму служащего, он будет сидеть в конторе.

— Но это неприлично! Совершенный нонсенс! — загремел побагровевший профессор. Он вскочил и забегал по гостиной. — Русская девушка — частный детектив! Да еще моя дочь! Я этого не переживу!

— Но в цивилизованных странах давно действуют женщины-сыщики… Например, Гарриет Болтон Рейд в Америке, — робко подала голос его супруга.

— Только не морочьте мне голову, — отмахнулся профессор, — до Америки мне нет дела, я бы посмотрел, что сделал бы со своей дочерью Резерфорд, если бы она подалась в криминальную сферу.

— Дорогой Карл Иваныч, но зачем этот Крачковский убил бедную Аглаю Фомину? — поспешила сменить тему разговора Полина Тихоновна.

— Скорее всего, с целью грабежа, — ответил тот. — Госпожа Бендерецкая невольно навела на Аглаю, болтала, что покойная денежки на приданое скопила. Теперь уж не выяснить, получала ли богатый заказ Аглая.

— Но что же это был за заказ? — Брунгильда провела длинными пальчиками по атласным пунцовым лепесткам роз, сладкий аромат которых наполнял гостиную. — Помнится, Роман Закряжный говорил что-то о пелене с именем Дмитрия Донского.

— Думаю, пелена с Дмитрием Донским — плод буйной фантазии художника. А заказывал Крачковский вышивку на бархатный халат: о нем поляк сам говорил, его видел и Холомков. И без всяких надписей. Одни драконы. Халат был готов за три дня до убийства, предусмотрел все, подлец, для алиби.

— А вам не кажется странным, Карл Иваныч, что убийца, живший на широкую ногу, позарился на немудреный капитал вышивальщицы? — Мура хотела и не решалась навести следователя на верный след. — Скорее, на него прельстилась бы Бендерецкая. Может быть, он убрал девушку за то, что узнала что-то опасное для него? Может быть, из Екатерингофского дворца?

— Версия любопытная, — согласился Вирхов, — можно проверить. Слава Богу, дворец не сгорел, и можно расспросить Холомкова, хотя этот красавец клянется, что ничего не знал о замыслах и планах Крачковского.

— Извините, дорогой Карл Иваныч, мое любопытство, — приподнялся со стула и снова сел Прынцаев, — но мне помнится, что я в газетах читал о том, что там был обнаружен след босой ноги… Неужели Крачковский ходил босиком в апреле?

— Вы заставляете меня признаться в моей недостаточной проницательности. — Вирхов смущенно глянул на Полину Тихоновну. — С самого начала меня мучила эта загадка — откуда на другой день после преступления возле конюшни, которая примыкает к дому госпожи Бендерецкой, взялся этот след?

Мрачное выражение с лица профессора постепенно исчезало: он заинтересованно слушал следователя.