Книга Горбатая гора, страница 53 – Энни Прул

Нойс попросил грейпфрутовый сок, а Рик — колу со льдом. Мужчины сели за стол вместе.

— Смеялся он небось над тобой, этот Шот Матцке. Сам ведь знаешь, — сказала ему мать. — Я уже готова поверить в существование какого-то заговора. Наверное, есть могущественная международная организация, целью которой является установить контроль над всеми ранчо и фермами, чтобы потом распоряжаться поставкой пищи во всем мире. В конечном итоге, именно они будут решать, кому жить, а кому умирать.

— Ну ты и придумала, — бросила Бонни, передавая свекрови блюдо с только что приготовленным печеньем.

— Дети еще спят? — удивился Халс, заметив три полные тарелки.

— Возятся там, наверху, — ответила Бонни, придвинув к нему миску с яйцами.

— Эй! — закричал Халс, задрав голову. — Давайте ноги в руки и быстро вниз. У нас сегодня дел по горло.

Скиппер взял себе два печенья и положил на тарелку.

— «Хлеб ангелов из небесной муки», — побормотал он очередную строку из книги. — Надо было все же пристрелить ту бедную старую олениху. Уши обвислые — наверное, паразиты завелись, — ходит там за тополем.

— Да, точно, — отозвался Нойс. — Я видел утром. Она медленно умирает.

— Мало того, что фермеру надо заботиться о коровах, ему еще приходится о дикой природе думать, — сказал Халс. — Главное в нашем деле — держаться до последнего и делать все так, чтобы, когда придет пора отдавать Богу душу, ты мог сказать, что это ранчо твое. Вот как я думаю.

Правда, он редко встречал фермеров, которые умирали на своих ранчо; обычно все продавали землю и уезжали в город, устраивались где-нибудь в Санта-Монике или Таксоне. По нему, так лучше уж быть подстреленным при попытке перелезть через забор.

— Аминь, — закончила его речь миссис Бирч.

На втором этаже послышались смешки.

— Чего вы там развеселились? — прикрикнула Бонни.

— Да тут Шерил вырядилась, только погляди.

На лестнице показались босые детские ножки.

Младшая дочь надела белые кальсоны и нацепила розовый бюстгальтер, который Бонни оставила сушиться в ванной. Вид у малышки в этом одеянии был дурацкий. Рик Фисслер взглянул на Бонни и покраснел.

— Не доросла ты еще такое носить, — сказал Халс. — Подожди, пока впору будет. И марш переодеваться, пока я не разозлился.

— Знаешь, — протянул Скиппер, доливая кофе себе и Халсу. — А ведь у нас тоже неспокойно. Полотенцами тут не разбрасываются, зато ворота открывают. Помнишь, как прошлым летом кто-то за ночь открыл десяток ворот? Это не случайность. А в пригороде Каспера разрезали сетку. И досюда доберутся.

— Это точно. Пожалуй, стоит провести пару ночей под открытым небом, если погода будет хорошая. Возьмем спальные мешки, ружья и переночуем на улице. Спать будем по очереди. Мы справимся. Зимой-то этих подонков не увидишь.

Он поглядел на пар, поднимавшийся от чашки кофе.

Миссис Бирч встала из-за стола и принялась искать журнал «Верующие женщины-фермеры сегодня». Бонни помешивала овсянку, приготовленную для детей, и глядела на папайю, сморщившуюся на подоконнике. И зачем она ее купила? Ей же не нравились плоды, которые по форме напоминают матку и в которых много семян.

Уэйд Уолс сидел на диване и барабанил пальцами по колену, время от времени поднимая взгляд на лица покойных политиков, изображения которых висели на стенах. Политики производили тягостное впечатление. Многие фотографии были подписаны, например: «Моему старому приятелю Монти Хампу». В гостиной неприятно пахло крашеной кожей и тленом.

Роуни принесла тарелку с крекерами и сыром. Ренти опустила крекер в бокал с вином.

— Еда здесь до невозможности безвкусная.

— В Слоупе можно найти мексиканскую, — заметила Роуни. — Тебе, наверное, ее не хватает.

— Да там все ненастоящее. Нет, я хочу pozole rojo [16] и салат из свежих плодов кактуса нопали. Хочу окорок индейки с поджаренным перцем. Боже мой, как я всего этого хочу!

В начале десятого вернулся Шай.

Уолс никогда еще не видел рубашки, скроенной хуже: намеренно кривые швы, зеленые и оранжевые полосы по диагонали.

Ренти, увидев зятя, как всегда опешила: приятный, с длинными ногами, тонкие красивые черты лица, небольшая щетина. Он почти не глядел на нее. Ренти олицетворяла собой все, что ему не нравилось в женщинах.

— Где ты пропадал, Шай? — спросила Роуни. — Уэйд тебя весь день ждет. Мы за ним в город ездили.

— Честно говоря, Роуни, я и рассчитывал, что ты его встретишь. Мне нужно было съездить в Северную Дакоту. Мы протестовали против отстрела луговых собачек. Ты бы видела — тридцать парней стреляют в собачек, и еще тридцать держат нас.

Он соврал. Эти две ночи он провел в резервации Уинд-Ривер с очень юной девочкой из племени шошонов. Жили они в хижине, к которой нужно было идти мимо горных лилий, цветущих у подножья заснеженной горы. Снег таял, и прозрачная вода бежала ручейками по камням и меж ними. Шай пробирался сквозь заросли, сквозь тучи комаров и мошек, растревоженных их появлением. Он весь был в следах комариных укусов. Девочка мало говорила, лишь отмахивалась от насекомых. У Шая с собой была аэрозоль от комаров, которую он носил для Роуни. Он протянул ее девочке. Та отказалась, мотнув головой. Его безудержно тянуло к ней. Сейчас ему было не до гостя. Сначала его охватил стыд, потом захотелось вернуться к девочке.

— Как долетел? — поинтересовался Шай у Уэйда Уолса.

— Ничего. Правда, потряхивало. В горах вечная беда с турбулентностью. Полчаса кружили над денверским аэропортом. Это была самая неприятная часть полета.

Его глиняное лицо затвердело, слова вылетали из него, как монетки из таксофона.

— Надеюсь, других неудобств у тебя не возникло.

Шай зашел на кухню. Роуни как раз доставала из холодильника очередную бутылку вина.

— У нас еда какая-нибудь есть? — спросил он у жены, не глядя на нее.

— Томатный суп. Консервированный. И мясо буйвола в морозильнике. По поводу мяса мы уже поговорили.

— С кем? С Уэйдом?

— С кем же еще?

— Черт. И что ты ему сказала?

Шай взял у нее бутылку, вогнал штопор в пробку и вытащил ее. За эти шестнадцать лет он, наверное, открыл тысячу бутылок для Роуни. Или даже две тысячи.

— Я сказала, что ты сказал, что мясо буйвола — это совсем другое дело и далеко не говядина.

Наклонившись вперед, Роуни оперлась о барную стойку. Эта поза подчеркивала размеры ее широкого зада. Ногти на руках были покрыты розовым лаком и подстрижены ровно, на французский манер.