Книга Черная вдова, страница 170 – Анатолий Безуглов

Лейтенант сделал на бегу предупредительный выстрел в воздух. И тут же со стороны беглецов раздался ответный.

Черемных снова пальнул вверх. Ему ответили незамедлительно.

После этого выстрела мужчины продолжали бежать, а Листопадова вдруг как-то странно заковыляла, будто споткнулась обо что-то. И вдруг рухнула в снег.

Яков Гордеевич подбежал к ней. Женщина лежала на боку, лицо её заливала кровь.

Сзади под быстрыми шагами заскрипел снег, и раздался голос Чикурова:

— Что случилось, Яков Гордеевич?!

— Хотели освободить Листопадову!.. Вон они! — показал на убегающих Черемных. — Уйдут!..

На плечи лейтенанта опустилось чьё-то пальто.

— В дом! Срочно! — приказал следователь. — И Листопадову туда же!..

Вместе с Игорем Андреевичем побежали догонять беглецов директор совхоза Востряков и Саяпин, который держал в руках своё допотопное, дедовских времён ружьишко.

Лейтенант поднял на руки недвижное тело.

Уже там, в своей пристройке, при электрическом свете он увидел: чуть выше переносицы Листопадовой зияла дырочка.

Черемных набрал номер райотдела внутренних дел и подробно доложил дежурному о происшествии. Только он положил трубку, как в комнату ввалились Чикуров, Востряков и Саяпин. Они привели с собой рослого мужчину. Тот со стоном опустился на стул, держась за бедро. Сквозь его пальцы сочилась кровь.

— Врача! — сказал Игорь Андреевич.

Черемных позвонил в больницу, но там долго не брали трубку. На вопросительный взгляд следователя участковый сказал:

— Это Астахов… А третий?

Чикуров отрицательно мотнул головой, и лейтенант понял: сбежал. Тут ответил дежурный врач, и Черемных сказал ему, что нужна срочная медицинская помощь.

За Астаховым приехала машина.

Труп Листопадовой увезли в райцентр на вскрытие. Астахов был помещён в поселковую больницу, где находился под опекой работников милиции. Рана его была неопасной: пуля из саяпинской берданки пробила мягкую ткань, не задев кость. Когда врач дал добро на допрос, Чикуров решил провести его прямо в больничной палате.

Астахов не походил на бродягу. Самое главное, на что обратил внимание Чикуров, — руки у него были ухоженные. Разве что не наманикюренные. Одежда

— опрятная. И это при его житьё-бытьё в тайге, где бичи ютятся черт-те где, даже в землянках и медвежьих берлогах. Ещё Игорь Андреевич отметил, что у Астахова был цепкий, пронзительный взгляд, словно тот пробовал на следователе свои гипнотические возможности.

— Павел Кузьмич, — начал следователь, — кем вам приходится Листопадова.

— Жена и мать моего ребёнка, — последовал ответ.

— Зачем вы освободили её из комнаты милиции?

— Побудь она в ваших застенках день-другой, вы заставили бы её признаться в чем угодно! — Астахов криво усмехнулся.

— Откуда у вас такие о нас представления?

— Если уж в газетах пишут об этом открыто… Впрочем, мне самому пришлось испытать такое, что даже и корреспонденты не могут себе представить в самом кошмарном сне! Когда мозги пытаются свернуть набекрень…

Следователь решил не выяснять, что имел в виду задержанный: это был явно отвлекающий манёвр.

— Ну, допустим, что вы любящий муж и отец, хотя по документам вы не имеете никакого отношения ни к Листопадовой, ни к её дочке, тогда почему вы её убили?

— Чушь! — неожиданно спокойно ответил Астахов. — Убил её участковый.

— Листопадова убита выстрелом в лоб. — Кто бежал впереди неё? Вы! Участковый сзади.

— Ну и что? — пожал плечами Астахов. — Она все время оглядывалась… И потом, у меня пистолета нет. — Он показал вывернутые ладони.

— Тогда, значит, стрелял ваш напарник. Это был Чекист?

— Да, — ответил задержанный.

— Ладно, кем и из какого оружия убита Листопадова, скажут своё слово эксперты. К вашему напарнику мы ещё вернёмся. А сейчас меня вот что интересует: Листопадова похищала в больнице наркотики для вас?

— Лично я их не употребляю, — отрезал Астахов.

— Не для вас так, может, для вашей компании в лесу?

— Я понимаю, вы хотите представить меня бродягой, у которого нет ни цели, ни идеи… Плюс к этому — наркоманом и убийцей, — хмуро произнёс Астахов. — Это не так. Абсолютно! Прежде чем стать тем, кого вы видите перед собой, я прошёл огромный путь. Через заблуждения, страдания, очищение… И если вам нужна моя исповедь… — Он замолчал, выжидающе глядя на следователя.

— Я готов выслушать, — кивнул Игорь Андреевич.

— С рождения до определённого времени я жил, как и все вы, — начал Астахов после некоторой паузы. — Исполнял заповеди и чтил законы вашего общества, был принципиальным. То есть абсолютно беспринципным! Посудите сами. Дома я один — Чук и Гек одновременно. На улице другой — Жиган, помните фильм «Путёвка в жизнь»? В школе я третий — Павлик Морозов… В институте ещё больше преуспел, развивая и утончая вышеприведённую формулу поведения. Активист, степендиат. При распределении получил право выбора. Пошёл в НИИ. Там не был обойдён, раз в квартал имел свою тридцатку, в виде премии, к большим праздникам — благодарность. Наверное, уже привесили ярлык

— какая дрянь выпестовалась? — неожиданно спросил Астахов.

— Просто слушаю, — пожал плечами следователь.

— Самое страшное, я был как все, — продолжил Астахов, — из новой породы, выведенной вашим обществом. Декламировал горьковское «безумству храбрых поем мы песню», а на самом деле готов был вместе со всеми затоптать любого храбреца, отважившегося сказать хоть слово правды! С такими у нас в институте не церемонились.

— Чем вы занимались в НИИ?

— Многими научными проблемами. В том числе проблемами внеземных цивилизаций. Дураком я не был, уверяю вас, зря штаны не просиживал. Публиковался в научных изданиях и популярных. Наверное, я бы мог жить так годы и годы, и, как сказал кто-то из сатириков, ещё как жить! Но… — Астахов многозначительно поднял палец. — В один прекрасный день меня посетила шальная мысль. Она вылилась в интереснейшую теорию, над которой я просидел два года. Мне бы молчать, оформить кандидатскую, а меня распирало!

— похлопал он себя по груди. — Ну, и пошёл я к замдиректора по науке. Он выслушал, похвалил. Изложите, говорит, на бумаге, и подробней, выйдем с вашей идеей куда надо. А пока о ней никому ни слова. Я вылетел из его кабинета буквально на крыльях. Взял отпуск за свой счёт, накатал вот такой кирпич и преподнёс ему, как говорится, на блюдечке с голубой каёмочкой. Проходит месяц, другой, полгода, и вдруг — бац, книжка выходит в издательстве… За подписью того деятеля… Он защищает докторскую, становится директором. И уже не нашего, а головного НИИ! Меня это потрясло! Говорят: пока жареный петух не клюнул… Так и со мной! Стучался во все инстанции, обивал пороги, требуя справедливости. Правдолюбом стал — не дай бог! Разоблачал всех и вся! — Астахов печально усмехнулся. — Представляете, в те времена, когда вашей так называемой гласностью и не пахло. Короче, упекли в психушку. Меня, совершенно здорового человека, объявили шизофреником.