Книга Прах к праху, страница 42 – Элизабет Джордж

— Тогда кто? Скажи мне. Кто?

— Ты меня не слушаешь. Дело не в сексе.

— О, ну конечно. А в чем же? Ушел в религию? Отыскал кого-то, с кем распеваешь гимны воскресным утром?

— Между нами всегда существовала некая пропасть, там, где ее не должно было быть.

— Какая пропасть? Какая?

— Ты не видишь, да? В этом-то и вся проблема. Джинни засмеялась, и собственный смех показался ей резким и нервным:

— Ты спятил, Кенни Флеминг. Да покажи мне хотя бы еще одну пару, которая имела бы хоть половину того, что было у нас, начиная с двенадцати лет.

Он покачал головой с усталостью и смирением:

— Мне больше не двенадцать лет. Мне нужно нечто большее. Мне нужна женщина, с которой я мог бы делиться всем. Ты и я… мы с тобой… в чем-то мы хорошая пара, а в чем-то — нет. И как раз в том, что имеет значение за пределами спальни.

Джинни почувствовала, что край раковины, к которой она прислонилась, впился в бок. Она выпрямилась.

— Полно мужчин, которые по горячим углям поползут, чтобы получить такую, как я.

— Знаю.

— И чем же я нехороша?

— Я не сказал, что ты нехороша,

— Ты сказал, что в чем-то мы хорошая пара, а в чем-то — нет. Как это? Объясни. Сейчас же.

— Дело в наших интересах. В том, что мы делаем. О чем заботимся. Говорим. Какие строим планы. Чего хотим от жизни.

— У нас всегда это было. Ты прекрасно это знаешь.

— Сначала — да. Но мы стали разными. Ты это видишь. Просто не хочешь признать.

— Кто говорит, что у нас все было плохо? Это она? Это миссис Уайтлоу забивает тебе голову всякой белибердой? Потому что она меня ненавидит, Кенни. Всегда ненавидела.

— Я уже сказал тебе, что дело не в Мириам.

— Она винит меня в том, что я увела тебя из школы. Она приезжала в Биллингсгейт, когда я была беременна Джимми.

— Это к делу не относится.

— Она сказала, что я разрушу твою жизнь, если мы с тобой поженимся.

— Это в прошлом. Забудь.

— Она сказала, что ты превратишься в пустое место, если я позволю тебе бросить школу.

— Она наш друг. Она просто переживала за нас.

— Наш друг, ты говоришь? Она хотела, чтобы я отдала своего ребенка. Чтобы убила его. Она желала мне смерти. И это в ней так и осталось, Кенни. Она всегда…

— Прекрати! — Он ударил по столу, и керамическая солонка в виде белого медведя полетела на пол, ударившись о ножку стола. Солонка треснула, и из нее на старый зеленый линолеум посыпалась соль, белая, словно отбеленный речной песок. — Ты ужасно заблуждаешься насчет Мириам, — сказал Кенни, подняв солонку, которая развалилась на две части у него в руках. — Она была добра ко мне. Была добра к нам. К тебе. К детям.

— Тогда скажи мне, кто для тебя лучше, чем я.

— Секс тут ни при чем. — По его тону она поняла, что он решил сказать правду. По его позе она поняла, что правда превзойдет все ее самые худшие ожидания. — Да, мы спали вместе. Но секс тут ни при чем. Все гораздо сложнее. Речь идет о желании.

— Не сексуальном? Не смеши меня, Кенни.

Он поднял на нее глаза, и Джинни почувствовала, как заледенели у нее пальцы. Она ни разу не видела такой муки у него на лице.

— Я никогда не испытывал ничего подобного, — произнес он. — Я хочу узнать ее во всех смыслах. Хочу владеть ею. Хочу быть ею. Вот что это такое.

— Совсем рехнулся. — Джинни хотела, чтобы ее слова прозвучали пренебрежительно, но получилось испуганно.

— Я словно уменьшился. Как будто из меня, как из кастрюли, выкипела вся вода и осталась суть. И эта суть — желание. Ее. Желание ее. Я ни о чем другом не могу думать.

— Ты несешь какую-то околесицу, Кенни. Он отвернулся.

— Я так и думал, что ты не поймешь.

— А она, видимо, понимает. Мисс Как-там-ее.

— Да. Понимает.

— Так кто же она? Кто она такая, что ты так сильно хочешь быть ею.

— Какая разница?

— Для меня большая. И я имею право знать ее имя. Если между нами все кончено, как ты того желаешь.

И он сказал, тихо назвав только имя — Габриэлла. Этого Джинни оказалось достаточно. Фамилии не требовалась. Ее как громом поразило. Ошеломленная, Джинни подошла к столу.

— Так это Габриэллу Пэттен ты хочешь узнать во всех смыслах? — переспросила она. — Владеть ею? Быть ею? — Она опустилась на стул. — Я тебе этого не позволю.

—Ты не понимаешь… не знаешь… я не могу объяснить, что это такое. — Он легонько постучал себя кулаком по лбу, словно предлагая ей заглянуть ему в мозг.

— О, я прекрасно понимаю, что это такое. И я скорее умру, Кенни, чем увижу тебя с ней.

Однако все получилось по-другому. Смерть пришла. Только вот не к тому. Джинни зажмурилась, и лишь когда поняла, что сможет говорить обычным голосом, если придется — хоть бы не пришлось, — покинула ванную.

Шэрон не спала. Джинни приоткрыла дверь в ее комнату и увидела, что она сидит на своей кровати у окна и вяжет. Свет Шэрон не включила и работала, согнувшись так, что казалась горбатой. Клацая спицами, она отматывала нитку и приговаривала:

— Изнаночная, вот. Лицевая, вот. Так. И еще.

Вязала она шарф, который начала еще в прошлом месяце. Это был подарок отцу ко дню рождения; времени года он не соответствовал, однако Кенни, получив шарф в конце июня, все равно стал бы носить его, невзирая на погоду, лишь бы сделать дочери приятное.

Когда Джинни открыла дверь до конца, Шэрон даже не взглянула в ее сторону. Ее маленькое личико сморщилось от усилия сосредоточиться, но поскольку вязала она без очков, работа ее представляла собой сплошную путаницу.

Очки лежали на столике рядом с кроватью, там же, где и бинокль, в который девочка наблюдала за птицами. Джинни взяла очки, прикидывая, в каком возрасте ее дочка сможет уже носить линзы.

— Изнаночная, изнаночная, изнаночная, — шептала Шэрон. — Лицевая, изнаночная, изнаночная, изнаночная.

Джинни протянула дочери очки.

— Может, включить свет? Ничего же не видно в такой темноте, а?

Шэрон яростно замотала головой.

— Лицевая, — сказала она. — Изнаночная, изнаночная, изнаночная. — Спицы постукивали, как клюющие корм птицы.

Джинни присела на край кровати, пощупала шарф, бугристый в середине, бесформенный по краям.

— Папе он понравился бы, милая моя, — сказала она. — Он бы тобой гордился. — Она подняла руку, чтобы погладить дочь по голове, но вместо этого расправила одеяло. — Ты лучше попытайся уснуть. Хочешь лечь со мной?

Шэрон покачала головой.