Онлайн книга «Предатель памяти»
|
— Крессуэлл-Уайт, — произнес Ричард Дэвис словно в трансе, но потом повторил это имя с большей убежденностью в голосе: — Да. Ведь есть же еще Крессуэлл-Уайт. Я получил от него письмо, и Юджиния, должно быть, тоже. — А кто такой этот Крессуэлл-Уайт? — Да, она наверняка получила от него такое же письмо, потому что когда убийца выходит из заключения, то всех родственников жертвы оповещают в обязательном порядке — так было написано в том письме. — Убийца? — переспросил Линли. — Вы получили известие об убийце своей дочери? Вместо ответа Ричард Дэвис вышел из гостиной и проследовал по короткому коридору в другую комнату. Вскоре после этого раздались звуки открываемых и закрываемых ящиков. Вернулся он с большим конвертом в руках, который и передал Линли. Внутри находилось письмо от некоего Бертрама Крессуэлл-Уайта, эсквайра, королевского адвоката и прочая, и прочая, а отправлено оно было из дома номер пять, Пэйпер-билдингс, Темпл, Лондон. В нем сообщалось, что в указанный ниже день из тюрьмы ее величества «Холлоуэй» условно-досрочно освобождается мисс Катя Вольф. В случае если мисс Катя Вольф будет досаждать, угрожать пли иным образом доставлять неприятности мистеру Дэвису, то мистера Дэвиса просят немедленно уведомить об этом мистера Крессуэлл-Уайта, королевского адвоката. Линли прочитал послание и подсчитал дни: Катю Вольф освободили ровно за двенадцать недель до смерти Юджинии Дэвис. Он спросил Ричарда Дэвиса: — Она каким-то образом связывалась с вами? — Нет, — ответил Дэвис. — А если бы связалась, то, поверьте мне. Богом клянусь, я бы… — Его бравада на этом иссякла, будучи лишь слабой тенью его горячей, но давно прошедшей молодости. — Неужели она нашла Юджинию? — Миссис Дэвис ничего о ней не говорила? — Нет. — Как вы считаете, упомянула бы ваша бывшая жена о Кате Вольф, если бы имела с ней какой-либо контакт? Дэвис затряс головой, не столько в знак отрицания, сколько от растерянности. — Даже не знаю. Раньше — да. Раньше она обязательно сказала бы мне об этом. Но после всего… Я просто не знаю, инспектор. — Можно забрать это письмо? — Конечно. Вы будете искать ее, инспектор? — Поручу своим людям найти ее. Линли задал остальные интересующие его вопросы, но в результате узнал только, что Сесилия, написавшая записку Юджинии Дэвис, была сестрой Сесилией Махони, близкой подругой Юджинии Дэвис и монахиней монастыря Непорочного зачатия. Сам монастырь располагался на Кенсингтон-сквер, где долгое время проживало семейство Дэвисов. — Юджиния перешла в католицизм, — поведал Ричард Дэвис. — Она ненавидела своего отца: тот, стоило ему спуститься с кафедры проповедника, из смиренного святоши превращался в бесноватого маньяка. И она решила, что лучшей местью за несчастливое детство будет отказ от отцовской веры. По крайней мере, так она мне сказала. — Значит ли! это, что ваши дети были крещеными католиками? — спросит Линли. — Нет. Конечно, если Юджиния вместе с Сесилией не крестила их тайно от меня. Иначе с моим отцом случился бы удар. — Дэвис улыбнулся. По-своему он тоже был довольно деспотичным патриархом. Линли спросил себя: не скрывается ли за этой внешней любезностью и обходительностью такой же патриархальный деспотизм? Но об этом, конечно, лучше было спросить у Гидеона. Гидеон
1 октября К чему это все, доктор Роуз? Вы просите меня записывать не только мои воспоминания, но и сны, и мне остается лишь гадать, знаете ли вы, что делаете. Вы просите меня записывать все мои мысли, даже случайные, просите, чтобы я отбросил вопросы о том, что они значат, или что из них следует, и смогут ли они в конце концов стать тем ключом, который отомкнет замок моей памяти. Мое терпение истощается. Папа сообщил мне, что ваша предыдущая практика в Нью-Йорке в основном была связана с нарушениями питания. Да, он разузнал про вас все, что смог (потребовалось несколько звонков в Штаты), потому что он не видит улучшения в моем состоянии. Он начинает спрашивать меня и себя, есть ли польза в том, что я все больше времени трачу на копание в жалких останках прошлого, вместо того чтобы заняться настоящим. «Господи, да она никогда не работала с музыкантами! — воскликнул он, когда разговаривал со мной сегодня. — Она вообще не знает, как работать с артистами. Так что у тебя есть выбор: или продолжать набивать ее сундуки деньгами, ничего не получая взамен — а насколько я могу судить, именно это и происходит, — или попробовать что-нибудь другое». «Что?» — спросил я его. «Если ты так уверен, что ответ лежит в психиатрии, то, по крайней мере, обратись к специалисту, который займется твоей проблемой. Твоя проблема — скрипка, Гидеон, а вовсе не то, что ты помнишь или не помнишь из своего прошлого…» Я перебил его: «Рафаэль рассказал мне». «Что?» «Что Соню утопила Катя Вольф». Наступило молчание, и, поскольку говорили мы не при личной встрече, а по телефону, я мог только догадываться о том, что написано на папином лице. Наверное, его лицо застыло, как будто все мышцы окаменели, а взгляд обратился внутрь. Рафаэль, открыв даже го немногое, что он мне сказал, нарушил договор двадцатилетней давности. Папе это не понравилось, я точно знаю. «Как это случилось?» — спросил я. «Я отказываюсь обсуждать это». «Поэтому мать и ушла от нас, да?» «Я же говорил тебе…» «Ничего ты мне не говорил. Ни-че-го. Раз тебе так хочется помочь мне, почему не поможешь с этим?» «Потому что прошлое не имеет никакого отношения к твоей скрипке. Зато копание в том, что было и чего не было, обсасывание каждого нюанса и забивание головы ненужными мыслями отлично помогает отгородиться от настоящих вопросов, Гидеон». «Я делаю то, что в моих силах». «Чушь. Ты танцуешь под ее дудку, вот и все». «Это несправедливо». «Я скажу тебе, что несправедливо. Несправедливо — это когда тебе говорят отойти в сторону и смотреть, как твой сын ломает свою жизнь. Несправедливо — это когда четверть века живешь исключительно ради блага своего сына, ради того, чтобы вырастить из него музыканта, которым он мечтает стать, а он при первой же трудности пускает все коту под хвост. Несправедливо это когда ты вкладываешь в своего ребенка всю душу и строишь с ним доверительные отношения, каких у меня с моим отцом и быть не могло, а затем видишь, как вся его любовь и преданность отнимаются у меня и отдаются тридцатилетней психологине, которой и похвастаться нечем, кроме как восхождением на Мачу-Пикчу, [20] и то неизвестно, не пришлось ли ее нести на руках». |