Книга Без единого свидетеля, страница 111 – Элизабет Джордж

Нката протянул удостоверение, но мужчина даже не взглянул на документ.

— Видел вас вчера по телевизору, — сказал он. — Я Рональд Ритуччи. Проходите. Вы не против, если мы поговорим на кухне? Гейл кормит малыша. Наша няня свалилась с гриппом, так неудачно сложилось.

Нката сказал, что не против, и проследовал за Ритуччи — но только после того, как хозяин дома закрыл дверь на ключ и на защелку и потом еще проверил, точно ли она закрылась. Все вместе они вошли в кухню, расположенную в глубине дома. Здесь недавно был проведен ремонт — все было по последнему слову архитектурной моды. В нише, образованной стеклянной перегородкой, стояли стол и стулья из сосны. За столом сидела женщина в деловом костюме; она с раздражением пыталась засунуть ложку с кашей младенцу в рот. На вид ребенку было не больше годика. Должно быть, это и есть Гейл, догадался Нката, которая в отсутствие няни делает героические попытки побыть матерью, перед тем как умчаться на работу.

— Я видела вас вчера по телевизору, — сказала она, повторяя слова мужа.

Девочка Джиллиан внесла свою лепту в беседу ясным и звонким, как колокольчик, голосом:

— У него черная кожа, да, папочка?

Ритуччи пришел в ужас, как будто расовая принадлежность Нкаты была сродни болезни, о которой вежливые люди никогда не стали бы говорить вслух.

— Джиллиан! — произнес он, — Это взрослый разговор, не мешай нам. — И обратился к Нкате: — Не хотите ли чаю? Я заварю вам. Это быстро.

Нката сказал, что спасибо, нет. Он только что позавтракал и ничего не хочет. Кивком он указал на один из сосновых стульев:

— Можно?

— Конечно, — сказала Гейл Ритуччи.

— А что ты ел? — не унималась Джиллиан. — Я ела яйцо всмятку и тосты.

— Джиллиан, — прикрикнул на нее отец, — что я тебе говорил только что?

Но Нката ответил на вопрос девочки:

— Я тоже ел яйца, только без тостов. Моя мама считает, что я уже слишком большой для тостов, но, думаю, если попросить ее как следует, она для меня их приготовит. Еще я ел сосиски. И грибы с помидорами.

— Столько всего? — воскликнула девочка.

— Я расту.

— Можно, я сяду к тебе на коленки?

Очевидно, это уже был предел. Родители хором выразили свое негодование по поводу поведения дочки, и отец подхватил девочку на руки и унес из кухни. Мать, сунув ложку каши в разинутый рот младенца, пояснила Нкате:

— Она такая… Дело не в вас, сержант. Мы пытаемся научить ее, как вести себя с незнакомцами.

— Мамы и папы должны быть особенно бдительны в этом отношении, — сказал Нката и щелкнул авторучкой, готовясь делать записи.

Очень скоро вернулся Ритуччи, оставив старшую дочку где-то в другой комнате, вне зоны видимости и слышимости. Как и его жена, он первым делом извинился перед Нкатой. Их смущение было столь велико, что Нкате хотелось как-то облегчить их страдания.

Он напомнил, что вчера вечером они звонили на передачу «Краймуотч». Кажется, они сообщили о том, что их ограбил подросток в макияже?…

Первую часть истории поведала Гейл Ритуччи. Она передала ложку и миску с кашей мужу, чтобы тот на время ее подменил в деле кормления младшего ребенка. В тот вечер их не было дома, рассказала Гейл, они ужинали в Фулхэме, вместе с друзьями и их детьми. А когда вернулись в Клапам, то не сразу смогли подъехать к дому, потому что по улице медленно ехал фургон. Сначала они подумали, что он ищет место для парковки, но тот проезжал одно свободное место за другим, так что они стали беспокоиться.

— Перед этим нас оповестили, что в районе участились кражи с взломами, — сказала Гейл и обратилась к мужу: — Когда это было, Рон?

Он замер с ложкой на полпути ко рту малыша, вспоминая.

— В начале осени? — предположил он.

— Да-да, так и было. — Она снова повернулась к Нкате. — И поэтому тот фургон показался нам очень подозрительным. Он как будто крался. И я записала его регистрационный номер.

— Очень предусмотрительно с вашей стороны, — отметил Нката.

— Потом мы подъехали к дому, — продолжала она, — а тут воет сирена. Рон побежал наверх и увидел, как какой-то мальчишка выпрыгивает из окна спальни на крышу веранды. Конечно, мы сразу вызвали полицию, но его и след простыл, когда они наконец появились.

— Они добирались до нас два часа, — едко заметил муж. — Остается только гадать, каким путем они к нам ехали.

Гейл постаралась сгладить резкость мужа:

— Наверное, были важные дела и поэтому они задержались… может, несчастный случай или более серьезное преступление… для нас-то, конечно, все было очень серьезно, представляете: вы возвращаетесь домой, а тут кто-то ходит. Но для полиции…

— Не надо искать оправдания, — сказал муж. Он отставил миску и ложку и краем кухонного полотенца вытер измазанное кашей личико ребенка. — Органы правопорядка работают из рук вон плохо. И длится это уже давно.

— Рон!

— Никого не хотел обидеть, — сказал Ритуччи Нкате. — Вероятно, не вы в этом виноваты.

Нката сказал, что нисколько не обижен, и спросил, сообщали ли они в местный участок регистрационный номер того подозрительного фургона.

Да, так они и сделали, ответили супруги Ритуччи. В тот же вечер, вернее, ночь, когда все случилось. Полиция появилась только к двум часам ночи, причем в лице двух женщин-констеблей. Они оформили заявление и выразили сочувствие. Сказали, что будут держать пострадавших в курсе, и попросили зайти через несколько дней в участок, чтобы забрать подписанное полицией заявление — для обращения в страховую компанию.

— И на этом все закончилось, — сказала Гейл Ритуччи Нкате.

— Копы ни черта не сделали, — добавил ее муж.

Отправляясь в Аппер-Холлоуэй, где они с Линли договорились встретиться, Хейверс остановилась перед квартирой на первом этаже Итон-виллас, мимо которой все предыдущие дни проходила, старательно глядя себе под ноги. На этот раз она шла с предложением мира в виде приобретенного в ларьке Барри Миншолла набора юного фокусника: трюк с протыканием пятифунтовой купюры карандашом, предназначенный для того, чтобы развлечь и поразить друзей.

Она скучала и по Хадии, и по Таймулле Ажару. Она скучала по приятельским отношениям, по сложившейся между ними привычке заскакивать друг к другу поболтать, когда захочется. Они не стали для нее семьей. Барбара не могла бы даже утверждать, что они были по-настоящему близкими друзьями. Но они давали ей что-то… давали ощущение, что она не одинока. Барбара хотела вернуть это ощущение и готова была проглотить обиду и первой принести извинения, если это потребуется, чтобы вернуть былые отношения.

Она постучала в дверь и сказала:

— Ажар? Это я. Можно к вам на минутку?

Она отступила от двери. Сквозь занавески проникал неяркий свет, поэтому она знала, что они уже проснулись, вероятно, надевают халаты и потягиваются.