Книга Отравление в шутку, страница 32 – Джон Диксон Карр

Когда я вошел, затрещала половица. Джинни обернулась, словно тень, и напряженно стала всматриваться в меня.

— Кто это? А, ты, Джефф… Что ты тут делаешь?

— Любуюсь тобой, — ответил я. — Ты словно героиня Лафкадио Херна. [2] — Я подошел к окну и присел рядом. — Послушай, у меня для тебя новости. Приехал Росситер…

Джинни промолчала, но глаза ее внезапно заблестели, словно она вот-вот собиралась расплакаться. Понизив голос, я все рассказал, что видел и слышал в бывшем каретном сарае. Когда я закончил, Джинни, казалось, вот-вот расхохочется. С нее была снята огромная ноша.

— Вот-вот, — сказала она. — Именно это он и должен был сделать. Как он тебе понравился?

— Вполне.

— Вот видишь. Но он несет бог знает что — представляешь, какое впечатление произвел он на папу и Мэтта? Он утверждает, что он великий музыкант. Однажды он пытался объяснить мне, как сделать стекло музыкальным, — и разбил одиннадцать маминых лучших бокалов. Потом он сказал: «Ой, извини!» — и разбил остальные, пытаясь поставить их на место. Он совершенный ребенок. Он может раздражать, может говорить глупости и делать совсем не то, но я его обожаю. Они не в состоянии понять, как я могу любить его и понимать, что он смешон, но тем не менее это так…

— Где ты с ним познакомилась?

Джинни посмотрела в окно, на деревья, на ее лбу обозначилась морщинка. Улыбнувшись, она сказала:

— Он приехал по объявлению в газете. Он прикатил аж из самого Сан-Франциско, чтобы выполнять функции «домашнего детектива». Он был убежден, что это вроде работы в Скотленд-Ярде. Он мнит себя знаменитым сыщиком, и это его величайшее заблуждение. Есть у него еще одна жуткая черта: он помалкивает о том, что он умеет делать, но распускает хвост как павлин, когда речь заходит о том, чего он делать не умеет.

Я вспомнил зеленый пиджак, долговязую фигуру, его огромные ботинки, серьезную мину, падение с чердака сарая, его лишенные и тени юмора разглагольствования невесть о чем и понял, насколько он чужой в семействе Куэйлов.

— Я встретила его, — продолжала Джинни, — как-то утром на поле для гольфа. Он вооружился клюшкой с железным наконечником и очень смутился, когда увидел меня, словно я застала его за чем-то непристойным. Он пробормотал что-то насчет одного типа, который научил его гольфу, и отправил мяч куда-то в бесконечность. Вечером того же дня он сообщил папе, что играет на пианино лучше всех в мире. Он собрал нас в кружок, сам уселся за фортепьяно и устроил такой кошачий концерт, что страшно вспомнить. При этом он сам сиял от удовольствия. А еще… Ну, да ты сам увидишь.

Джинни встала. На губах ее была ироническая улыбочка.

— Ну, я пошла, — сказала она. — Хочу взглянуть на этого глупца. — Она заморгала глазами и виновато улыбнулась.

Я остался в темной комнате, слушая удаляющиеся шаги Джинни и задавая сам себе вопросы, которые должен был бы задать ей: почему она решила послать ему телеграмму и почему она послала ее за несколько часов до того, как был отравлен судья Куэйл, и прочие вещи, которые теперь для нее не имели никакого значения.

Но, размышлял я, работа детектива — труд неблагодарный, а глаза у нее блестели, и вообще кому до этого какое дело? Сегодня у этих двоих будет прекрасное настроение в этой странной конюшне, пахнущей мокрым снегом и гнилью, снег будет падать все сильнее и сильнее, а души усопших лошадей будут добродушно ржать в своем лошадином раю. Блаженны безумные. Их любят женщины, и все двери открываются перед ними. Они унаследуют землю.

Я вздохнул и поплелся в библиотеку разгадывать тайну убийства Твиллса.

В библиотеке нас встретила перепуганная девушка Джоанна. Сарджент сказал мне, что судья дремлет у себя в комнате. Мэтт поехал в город устраивать похоронные дела, а Мери находится с Клариссой в комнате Джинни. Поэтому библиотека оказалась в нашем распоряжении. Сарджент сидел за столом посреди комнаты с раскрытым блокнотом и хмуро смотрел на служанку. Это была крепкая широкоплечая девица с плоским носом, лоснящейся кожей и прической в виде двух косичек, завязанных на макушке. Переминаясь с ноги на ногу, она поглаживала свое бумазейное платье, перепачканное мукой, подозрительно косясь на краешек стола. Она спокойно отнеслась к смерти в доме, но присутствие полиции выводило ее из себя. Сарджент прекрасно знал, как вести себя с подобными свидетелями.

— Значит, так, Джоанна, — строго сказал он. — Ты знаешь, кто я такой, верно?

— Знаю, — быстро ответила она. — У меня есть брат Майк, он вас тоже знает — вы посадили его в кутузку за то, что он якобы делал виски. А он его не делал. И я тоже.

— Не будем об этом, Джоанна. Меня интересует кое-что совсем другое.

Но Джоанна была обижена на полицию. В ее глухом голосе послышались визгливые нотки.

— Вы посадили его в полицейский фургон, отвезли в кутузку, а он не делал виски. Спросите у священника. Мы честные люди, а вы посадили его в фургон и…

— Ладно-ладно, — перебил ее Сарджент и погрозил пальцем. Он продолжил, подражая Джоанне, как поступают порой люди, желающие произвести на собеседника особое впечатление: — Значит, так. Ты отвечаешь на мои вопросы. Слышишь? Не будешь отвечать, я тебя тоже посажу в фургон и отправлю в кутузку. Поняла?

Внешне на ее лице ничего не отразилось, но она явно смутилась.

— Спрашивайте, что хотите, — храбро заявила она. — Я не боюсь. Я не делаю виски.

Сарджент кивнул и снова заговорил в обычной для себя манере:

— Вчера вечером ты была выходная?

— Да.

— Куда ты пошла?

— Домой. Как всегда. Я честная девушка. Я не делаю виски. Я сажусь на восьмичасовой поезд. Возвращаюсь к маме. А приезжаю опять утром.

— Где ты живешь?

Служанка заколебалась. Ей не хотелось называть никакие имена собственные, но, решив, что он и так все знает, ответила:

— В Рипаблике.

— Теперь слушай меня внимательно. Ты вчера провела на кухне весь день или нет?

— Я? На кухне? — По-видимому, до нее толком не дошло, что его интересует. Она опасалась, что детектив снова подозревает самогоноварение. Она была сбита с толку. Ну да, кто-то что-то там выпил и отравился насмерть, но что с того? Люди всегда пили плохой самогон и порой умирали от этого. Она не давала этому человеку плохого самогона. — Я? На кухне? — тупо повторила она. — Нет. Я убираю постели, вытираю пыль, подметаю…

— Ты провела на кухне середину дня?

Она задумалась и затем призналась:

— Ну да. После ленча. Все время.

— Джоанна, ты знаешь, что в буфетной стояла жестянка с крысиным ядом?