Онлайн книга «Свет вечный»
– Будут, – заверил Бедржих. – Тамошний аптекарь, по слухам также еще и алхимик и чернокнижник. У него на складе будет всякая магическая всячина, увидишь. Если только его еще не успели прикончить за колдовство.
Приниматься за лечение Прокоп Голый приказал Рейневану почти сразу же после встречи в есёницких лесах, в первом попавшемся на пути шалаше смолокуров. Причиной страданий гейтмана был ревматизм, точнее mialgia, воспаление мышц, в этом конкретном случае вызывающее обширные и чувствительные боли в области бедер, lumba, откуда происходит популярное среди университетских медиков и чародеев название «люмбаго». Причины болезни не были до конца определены, традиционное лечение обычно не давало никаких результатов, кроме кратковременных. Магия достигла больших успехов, чародейные бальзамы, если даже были не в состоянии вылечить, утихомиривали боль значительно быстрее и на более длительное время. Успешнее всего лечили люмбаго некоторые сельские бабки, но бабки боялись лечить, потому что их за это сжигали на костре. Не имея в распоряжении магических компонентов для бальзамов и компрессов, Рейневану пришлось ограничиться наложением рук и заклятий, усиленных Алгосом, одним из миниатюрных амулетов из спасенной Шарлеем шкатулки. Это было не много, но облегчение должно было принести. И принесло. Чувствуя, как боль стихает и отходит, Прокоп аж застонал от радости. – Ты чудотворец, Рейнмар. Ууух… Хорошо бы было иметь тебя под рукой постоянно… – Гейтман, я не могу остаться. Я должен… – До жопы мне, что ты должен. Я тебе уже сказал: ты мне нужен. И не только для лечения. Я тебя ни о чем не спрашиваю, не требую объяснить, откуда ты взялся под Совиньцем и что там делал. Не спрашиваю ни о драке с находскими Сиротками, ни о загадочной кончине Смила Пульпана. Не спрашиваю, хотя, наверное, должен бы. Так что без лишних разговоров. Остаешься со мной и едем в Одры. Ясно? – Ясно. – Ну, тогда больше не говори мне, что ты что-то должен. Постанывая, он начал надевать рубаху. Рейневан смотрел на его широкую спину, на безволосую, розовую, как у ребенка, кожу. – Брат Прокоп? – Ну? – Этот вопрос, может, тебя удивит, но… Не получал ли ты в последнее время… ранения? Железным лезвием или клинком. Железным предметом не порезался? – А тебе какое дело? Ах, это, должно быть, связано с каким-то колдовством… Так вот представь себе, что нет. Я никогда в жизни не был ранен, даже поцарапан. Почти все в Таборе получили раны или от ран погибли… Микулаш из Гуси, Жижка, Гвезда, Швамберк, Кунеш из Беловиц, Ярослав из Буковины… А я, хоть провел не одну битву, без царапины. Просто фарт. – Воистину. Фарт, ничего другого.
Аптека уцелела; она была там, где и должна была быть, на рынке, напротив каменного позорного столпа. Ингредиенты для бальзама против люмбаго тоже нашлись, правда не сразу, но лишь после того, как Рейневан продекламировал «Visita Inferiora Terrae» – пароль алхимического интернационала, который основывался на Изумрудной Скрижали. Это в конце концов сломило недоверие аптекаря. Немалая заслуга была и Самсона Медка, который в определенный момент притворился, что начинает слюнявиться и хочет рыгнуть. Аптекарь дал все, что они пожелали, лишь бы они ушли. На рынке кишело от вооруженных людей. Со всех сторон звучал польский язык. В его очень упрощенной версии. Состоящей в основном из простых и солдатских слов. – Влип ты, – констатировал Шарлей, пялясь на купол колокольни приходской церкви. – Прокоп держит тебя в кулаке. Задержит он тебя с собой, это точно, для каких целей использует – неизвестно. Сомневаюсь, однако, чтобы они совпадали с твоими. Влип ты, Рейнмар. И мы вместе с тобой. – Ты и Самсон всегда можете вернуться в Рапотин. – Не можем. – Шарлей сделал вид, что рассматривает овечьи шапки на лотке. – Даже если б захотели. За нами следят, я заметил след, который за нами тянется. Подняли бы, ручаюсь, тревогу немедленно, как только мы бы попробовали направиться в сторону городских ворот. – Ведь никто из нас, – сказал Самсон, – не считает Прокопа глупым. Наверняка до него дошли слухи о тени подозрения, падающей на Рейневана. – Естественно, что дошли. – Рейневан поправил на плече мешок с аптечными покупками. – И теперь он нас проверяет. Хорошо, пусть тогда проверка пойдет нам на пользу. Вы временно не пробуйте бежать из города, я же согласно приказу подамся в замок и займусь терапией.
В одерском замке была баня, баня современная, каменная и изящная. Но Прокоп Голый был консерватором и сторонником простоты. Предпочитал традиционную баню, то есть стоящую среди верб над рекою деревянную будку, в которой вода из ведер лилась прямо на раскаленные камни, а бухающий пар забивал дыхание. Сидели в такой будке на топчанах из кое-как обструганных досок и медленно краснели, как раки в кипятке. Сидели, стирая с век текущий струями пот и смягчая попеченное паром горло глотками холодного пива. Они тоже сидели так, голые, как турецкие святые, выливая воду на шипящие голыши, в облаках пара, с красной кожей и затекшими потом лицами. Прокоп Голый, прозванный Великим, director operationum Thaboritarum, предводитель Табора. Бедржих из Стражницы, оребитский проповедник, когда-то главная фигура Нового Табора Моравии. Молодой гейтман Ян Пардус, на то время еще ничем особенным не прославившийся. Добко Пухала герба Венява, прославившийся так, что мало не покажется. И Рейневан – в настоящее время гейтманский лейб-медик. – На, получай! – Прокоп Голый хлестнул Бедржиха пучком березовых веток. Во искупление. Есть Великий Пост? Есть. Надо искупать вину. Получи и ты, Пардус. Ай, черт возьми! Пухала, ты что, спятил? – Великий Пост, гейтман, – окалил зубы Венявчик, смачивая розги в ведре. – Покаяние. Если все, то все. Получи и ты веничком, Рейневан. По старой дружбе. Я рад, что ты пережил то ранение. – Я тоже. – А я больше всех, – добавил Прокоп. – Я и моя спина. Знаете, наверное, назначу я его личным лекарем. – Почему нет? – Бедржих из Стражницы двусмысленно улыбнулся. – Он же верный. Заслуживающий доверия. – И важная персона. – Важная? – фыркнул Бедржих. – Скорее известная. Причем широко. Прокоп посмотрел на него искоса, схватил ведро, плеснул водой на каменья. Пар ослепил, вместе с дыханием резко и горячо ворвался в глотки. На какое-то время сделал разговор невозможным. |