Онлайн книга «Божьи воины»
Отец Фелициан действительно шел в гору. Епископ отличал его за заслуги. Состоящие в основном из доносов на предыдущего подчиненного, каноника Отто Беесса. Когда в результате доносов Отто Беесс попал в немилость, на епископском дворе стали иначе смотреть на отца Фелициана. Совершенно иначе. Отцу Фелициану казалось, что с удивлением. «Иду в гору. Ха! Иду в гору». — Отче. Он вздрогнул, повернулся. Монах, подошедший к нему так беззвучно, не был премонстратенсом, носил белую доминиканскую рясу. Отец Фелициан не знал его. Значит, это был человек инквизитора. «Человек инквизитора, — подумал отец Фелициан, немедленно удаляясь. — Доминиканец, один из известных распоясавшихся и всесильных «белых преосвященств». Этот властный, словно у самого епископа, голос. Эти глаза». Глаза цвета стали. Зембицкий приют Сердца Иисусова располагался вне городских стен, неподалеку от Ткацкой Калитки. Когда они туда добрались, было время трапезы. Исхудавшие и покрытые гноящимися чирьями бедняки поднимались с лежанок, брали трясущимися руками миски, макали в них хлеб, размякшие куски засовывали в беззубые рты. Тибальд Раабе откашлялся, отер глаза, прикрыл нос манжетом перчатки. Сталеглазый священник даже внимания не обратил. Нужда и страдания не оказывали на него впечатления и перестали интересовать уже давным-давно. Надо было ждать. Девушка, к которой они пришли, была занята в приютской кухне. Из кухни несло вонью. Прошло некоторое время, прежде чем она вышла к ним. «Значит, вот она, Эленча фон Штетенкрон, — подумал сталеглазый. — Не очень привлекательна». Сутулая, серая, узкогубая. С водянистым взглядом. С волосами, милостиво скрываемыми чепцом и платком. С медленно отрастающими, некогда модно выщипанными бровями. Эленча Штетенкрон, уцелевшая, во время бойни, в которой погибло шестнадцать мужчин. Единственная выжившая. Мужчины, в том числе вооруженные солдаты, погибли. Сутулая дурнушка выжила. Вывод напрашивался сам собой. Сутулая дурнушка не была простой сутулой дурнушкой. — Благородная госпожа фон Штетенкрон. — Пожалуйста, не называйте меня так. — Хм-м... девица Эленча... Эленча. Имя тоже необычное. Редко встречающееся. Тибальд Раабе проследил его происхождение — такое имя было у дочери Владислава, бытомского князя. Дед Хартвига Штетенкрона, служивший бытомскому князю, дал такое имя одной из дочерей. Родилась традиция. Хартвиг окрестил свое единственное чадо в соответствии с традицией. Он дал знак глазами Тибальду Раабе. Голиард кашлянул. — Девушка, — сказал он серьезно. — В прошлый раз я предупредил вас. Мне надо задать вам несколько вопросов, касающихся... Счиборовой Порубки. — Не хочу об этом говорить. Не хочу помнить. — Надо, — сказал слишком резко сталеглазый. Девушка съежилась, совсем так, словно он замахнулся на нее, погрозил кулаком. — Надо, — Священник смягчил тон. — Речь идет о жизни и смерти. Мы должны знать. Молодой дворянин, который за два дня до того присоединился к вашему эскорту и вскоре от эскорта отделился... Он был среди напавших на Порубке? Вы слышите, Эленча? Среди нападавших был Рейнмар из Белявы? — Молодой дворянин, — пояснил Раабе, — которого ты знаешь как Рейнмара фон Хагенау. — Рейнмар Хагенау... — Глаза Эленчи Штетенкрон расширились. — Это... был... Рейнмар из Белявы? — Он самый. — Сталеглазый сдержал нетерпение. — Ты его узнала? Он был среди нападавших? — Нет! Конечно же, нет... — Почему «конечно»? — Потому... Потому что он... — Девушка запнулась, умоляюще взглянула на Тибальда. — Ведь он не мог бы... Милостивый государь Раабе... О Рейнмаре из Белявы... Ходят слухи... Якобы... он опозорил... дочку господина Биберштайна... Милостивый государь Раабе! Это не может быть правдой! «Очарование, — подумал сталеглазый, сдерживая гримасу. — Очарование дурнушки, влюбленной в мечту, в образ, в строфы из «Тристана» [124] или «Эрека» [125] . Еще одна в нашей коллекции. Что они в нем видят? Кто поймет женщину, тот дьявола съест». — Значит, среди нападавших не было, — удостоверился он, — Рейнмара из Белявы? — Не было. — Наверняка? — Наверняка. Я бы узнала. — А на нападавших были черные латы и плащи? Они кричали «Adsumus», то есть «Мы здесь»? — Нет. — Нет? — Нет. Они помолчали. Кто-то из бедняков неожиданно расплакался. Всхлипывающего успокаивала няня, полная монашенка в рясе клариски. Сталеглазый не отвернулся. И не отвел глаз. — Мазель Эленча. Атвоя мать... Мачеха... Оставшаяся вдовой после отца, она знает, что ты здесь? Девушка отрицательно покачала головой. Губы у нее заметно вздрогнули. Сталеглазый знал, в чем дело. Тибальд Раабе докопался до истины. В тот злосчастный день рыцарь Хартвиг Штетенкрон вез дочь к живущим в Барде родственникам. Он вез ее, забрал из собственного — впрочем, очень бедного, — имения, чтобы освободить от завистливой и зловредной тирании мачехи, своей второй жены. Чтобы забрать из поля досягаемости потных лап двух сыновей мачехи, бездельников и пьяниц, которые после того, как опозорили всех местных и близлежащих служанок и дворовых девок, начинали уже многозначительно поглядывать на Эленчу. — Ты не думала вернуться? — Мне здесь хорошо. «Ей здесь хорошо, — мысленно повторил он. — У родственников, до которых она добралась после бегства и бродяжничества, она пробыла недолго. Не успела ни обосноваться, ни привыкнуть, не говоря уж о том, чтобы полюбить. Уже в декабре Бардо захватили, обобрали и сожгли гуситы, градецкие Сиротки Амброжа. Родственники, оба, муж и жена, погибли во время резни. Несчастье преследует эту девушку. Фатум. Злой рок». Из сожженного Бардо Эленча попала в приют в Зембицах. Осталась там недолго. Вначале как пациентка, погруженная в глубокую, граничащую со ступором апатию. Потом, выздоровев, занялась другими больными. В последнее время — пронырливый и вездесущий Тибальд Раабе узнал и это — ею заинтересовались стшелинские клариски, а Эленча совершенно серьезно подумывала о послушничестве. — Значит, — сделал вывод сталеглазый, — остаешься здесь. — Останусь. |