Онлайн книга «Она умерла как леди»
|
Мы зашагали по дорожке между высокими голубыми дельфиниумами, с камнями по обеим сторонам, выкрашенными в белый цвет, так что их можно было видеть даже при затемнении. Я и Белл шли к задней двери – девушка внезапно побежала вперед. Молли и Стив направлялись к калитке, но Молли неожиданно вернулась. Время затемнения еще не наступило, и незанавешенные окна буфетной, где миссис Харпинг сервировала обед, были ярко освещены, позволяя мне видеть голубые глаза Молли, сияющие, как у Белл, и ее белые зубы в полуоткрытом рту. – Доктор Люк, вы говорили о человеческой натуре… – Ну? – Если человеческая натура подсказывала бы вам что-то сделать, но против этого возражали бы воспитание и традиции, вы бы сделали это? – Речь идет о чем-то, что впоследствии тяготило бы вашу совесть? – Нет! – Тогда повинуйтесь подсказке человеческой натуры. – Спасибо. Думаю, я так и поступлю. – И Молли побежала вслед за отцом. Обед этим вечером проходил тягостно. Я ничего не говорил Тому о моих планах на завтрашний день, так как его хватил бы удар, и покорно выслушал лекцию по поводу пропущенного мною чая. Белл я заранее предупредил, чтобы она помалкивала. Не знаю, смог ли я убедить читателя, что очень горжусь своим сыном, хотя о таких вещах не принято говорить и даже писать о них кажется дурным вкусом. Эти дни Том работал даже не за пятерых, а за десятерых. Сейчас Том был поглощен интересным, хотя и не смертельным случаем отравления карболовой кислотой в Элм-Хилле, и я был предоставлен собственным мыслям, покуда он описывал Белл все подробности в твердой уверенности, что тема ее безумно увлекает. – Прежде всего, – говорил Том, кладя себе на тарелку пирог с мясом и почками, – нужно промыть желудок теплой водой. – О, Том! – Да. С раствором сульфата магния или, если предпочитаешь, засахаренным лимоном. – Лично я всегда предпочту засахаренный лимон, – сказала Белл. – Но пусть это на тебя не влияет. – В комбинации с фенолом это создает безвредный эфир-сульфонат, поэтому… Слушай, поросенок, ведь ты ни черта об этом не знаешь. – Какое у нас чувство юмора! Возьми эту солонку и запихни ее себе в глотку. При этом Белл наблюдала за мной. «Как, во имя Сатаны, доказать, что Рита и Салливан были убиты? Как сделать это до десяти утра?» – Папа, ты ничего не ешь! – Я не голоден, Том. – Но ты должен поесть! Даже в тюрьме ты питался бы лучше, чем в эти дни! – Оставь его в покое, Том! «Как это доказать? Как? Как? Как?» – Пожалуй, если ты не возражаешь, я не останусь на десерт. Прошу меня извинить. Я встал и вышел из-за стола. Закрывая дверь столовой, я бросил взгляд на них – Тома, массивного и веснушчатого, с мешками под глазами, и Белл с глянцевыми локонами и алыми ногтями, сидящих под стеклянной люстрой, которая висит над этим столом более тридцати лет. Миссис Харпинг вышла из кухни с протестами, и боюсь, что я огрызнулся на нее. Войдя в гостиную, я послушал удручающие новости и выключил радио. Это напомнило мне об Алеке, лежащем в «Мон Репо». После этого я погасил свет в холле, открыл входную дверь и выглянул наружу. Над угольно-черной деревней ярко светила луна, отражаясь в оконных стеклах. Из «Кареты и лошадей» с другой стороны дороги доносились звуки веселья. Кто-то шел по дороге, топая ногами и насвистывая «За радугой». [37] Мы все насвистывали «За радугой» этим летом – возможно, самым трагическим летом в нашей истории. Я заметил, что оставил машину на улице, но не стал отводить ее в гараж. Не желая ничьей компании, я поднялся к себе в спальню, закрыл дверь и включил свет. Все здесь было знакомым – старое моррисовское кресло [38] и портрет Лоры, матери Тома, над кроватью. Том и Белл слушали внизу по радио «Если бы ты была единственной девушкой в мире». На полках стояли знакомые книги, но этим вечером я к ним даже не прикоснулся. Раздевшись, я облачился в ночную рубашку, халат и шлепанцы. «Люк Кроксли, – обратился ко мне внутренний голос, – ты должен покончить с этой нелепой ситуацией». «Вот как? И каким же образом?» «Руководствуясь имеющимися фактами, определить, как эти двое умудрились исчезнуть на краю утеса, словно мыльные пузыри, и как они были убиты». «Едва ли я смогу это сделать, когда сам сэр Генри Мерривейл признается в собственном бессилии». «Так или иначе, это должно быть сделано, – твердил голос. – Начни с бесспорных фактов…» Опустившись в моррисовское кресло, я набил разрешенную мне раз в день трубку и закурил. Когда она погасла, я снова набил и зажег ее, чувствуя вину и в то же время бодрящее ощущение свободы. Том поднялся к себе в начале двенадцатого. Я боялся, что он обратит внимание на количество дыма в комнате, но он лишь через дверь пожелал мне доброй ночи. Спустя несколько минут в дверь постучала Белл и вошла, неся чашку на блюдце. – Я приготовила вам горячий овальтин, [39] док, – сказала она. – Обещаете выпить его перед сном? – Да, если вы настаиваете. – Но вы должны выпить его прежде, чем он остынет. – Хорошо, обещаю. Она поставила чашку на столик возле кресла. – Слушайте, док, карты выпали против вас. Почему бы не сдаться? Скажите завтра то, что они от вас хотят. – Пожалуйста, ложитесь спать! – Ладно, старичок. Между прочим, как насчет нашей подружки Молли Грейндж? – А она тут при чем? – Думаю, вы заметили, что она по уши влюблена в Пола Феррарса? – Конечно заметил. – Ну, – вздохнула Белл, – надеюсь, ей больше повезет с ее дружками, чем мне с моими. Доброй ночи. Она вышла, хотя, похоже, собиралась сказать что-то еще. Белл, несомненно, нуждалась в утешении, но я был настолько эгоистичен, что выпроводил ее. Как вы догадываетесь, я дал овальтину остыть. Закурив очередную трубку, я позволил фактам развертываться передо мной как на экране, покуда часы продолжали тикать в тишине. |