Онлайн книга «Последняя ночь колдуна»
– Зачем он здесь работал? – спросила Глафира в недоумении. – Это просто ад какой-то. Разве ты недостаточно ему платил? – Я уже говорил, что он – врач. По призванию, а не только по диплому. Он видел свой долг в том, чтобы помогать людям. Не только тем, кто способен щедро оплатить его услуги. Здесь в его помощи остро нуждались сотни, тысячи больных. – Похоже, ты его очень уважаешь, так почему же тогда… – Я оказывал спонсорскую помощь больнице, если ты об этом, – перебил ее Павел. – Но даже моих денег недостаточно, чтобы привести ее в божеский вид. Я помог с оборудованием, медикаментами. На капремонт нужны десятки миллионов… – Извини. Я не должна была… – Глаша чувствовала себя виноватой. И зачем только она полезла к нему со своим глупым сарказмом! Райский за руку втянул ее в какой-то кабинет. Глаша не успела прочесть висящую на двери табличку и теперь беспокойно оглядывалась. Помещение напоминало склад, так много здесь было обшарпанных столов и старых стульев. Однако горы картонных папок, разбросанных повсюду, означали, что здесь, среди хлама, люди работают. Обзор от двери заслоняла чья-то внушительная, обтянутая белым халатом спина, склонившаяся над одним из столов, стоявших ближе всего к двери. Дородная женщина – видимо, медсестра, – с грохотом выдвигала из стола ящики, сгребала в кучу их содержимое и швыряла его в большую картонную коробку. Глаша тихо кашлянула, чтобы привлечь ее внимание. – Ну что там еще? – раздраженно обернулась женщина. – Что вам надо? – Мы к Альберту Натановичу, – вежливо сообщил Райский. – Как нам его найти, не подскажете? Женщина почему-то помрачнела еще больше. – Ходят тут всякие, – сказала она с неприязнью. – Вы о чем, уважаемая? Альберт Натанович на месте? – Разумеется, нет. – Но ведь сегодня его смена, не так ли? Медсестра явно собиралась сказать что-то резкое, но сдержалась. – Смена действительно его, молодые люди. Только рассчитывать вам не на что. Не будет его сегодня. И вообще больше не будет. – Почему? – встряла Глаша. – Уволился он. – Когда? – Вчера. – Вот так вот сразу? – А я о чем? Нехорошо это, непорядочно. У него очередь из больных на месяц вперед, а он даже не предупредил, как положено. Заявление и то по телефону сделал. И за вещами не пришел. И… – Простите, а он как-то объяснил причину своего поспешного увольнения? – перебил поток ее возмущения Райский. – Не знаю я ничего. Он же не мне заявление делал, а главному. Вот его и спрашивайте, если вам любопытно. – Она помолчала немного, потом добавила: – Говорят, что по семейным обстоятельствам. – Но у него нет семьи. – А то я не знаю. Только кому это интересно. Не хочет человек работать – его и не заставишь, а причина может быть – какая душе угодно. Людей вот жалко. Ждут его, надеются. – Действительно, жаль. Извините, – смущенно проговорила Глаша, пятясь к выходу. – Да мне-то что, – устало отмахнулась медсестра и вздохнула. Глаша вдруг поняла, что эта грубоватая тетка действительно жалеет больных, которым теперь не суждено попасть на прием к хорошему доктору. Ей стало ясно, что медики – особая каста людей, у них все по-другому. Смысл слов Райского дошел до нее лишь теперь, и она усомнилась в своих подозрениях. – Эй, ребятки, – окликнула их медсестра, – а вы ему случайно не родственники? – Нет, – откликнулся Райский, – но мы его хорошие знакомые. – Тогда, может, заберете вот это все? – она показала рукой на заполненную доверху коробку. – Завезете ему домой? Или вы не на машине? – На машине, – подтвердил Райский. – Тогда не откажите, избавьте меня от этого хлама. Куда мне его девать? Придет новый врач, а его и посадить-то некуда, столов не хватает. Ох, господи, беда-то какая… * * * Неожиданно полученные бумаги пропавшего доктора решено было отвезти домой к Глаше. Райский не хотел, чтобы кто-нибудь из его домочадцев был в курсе его разыскной деятельности. – Их нужно тщательно просмотреть, – пояснил он Глаше, ставя на ковер в комнате коробку. – Да что в них интересного? Было бы что-то важное, он бы это забрал. Вот, пожалуйста, здесь вообще все по-латыни. Ты не это искал? И почерк ужасный. – Не обращая внимания на ее ворчание, Райский стал тщательно просматривать каждую бумажку, аккуратно перекладывая их из одной кучки в другую. Глаша поначалу пыталась принять в процессе посильное участие, но быстро заскучала и убралась на кухню под предлогом организации чаепития. Через полчаса она вернулась, повеселевшая после горячего чая с бутербродами – Райский от предложенного полдника отказался, – и снова уселась на ковер, скрестив по-турецки ноги. Кучки по обе стороны ее гостя почти сравнялись, а выражение его лица из озабоченного превратилось в смертельно усталое. Но он продолжал упорно продираться сквозь бумажные дебри, и Глафире стало стыдно. Она ухватила толстый журнал из неразобранной кипы и решительно раскрыла. Из журнала на пол спланировал густо исписанный листок. Глаша подобрала его и взглянула из любопытства. – Смотри-ка, про вашу Эллочку написано! – воскликнула девушка изумленно. – У нее ведь фамилия Флоринская? – Покажи! – Он выхватил у нее листок. – Да пожалуйста, – обиделась Глаша. – А что там? – спросила она спустя некоторое время. – Это результаты анализов. Пятнадцатое сентября, на следующий день после ее отравления. – Разве ей делали анализы? – Нет. Альберт взял для исследования содержимое ее желудка, – пояснил Райский, не отрывая глаз от бумаги. – Извини, Глаша, мне срочно нужно уходить. – А это куда девать? – Она повела рукой вокруг, указывая на громоздящиеся бумажные завалы. – Можешь сложить все обратно. Они нам больше не понадобятся. – Хм! Я это сразу говорила. Только время зря потеряли. – Ты была права. «Конечно, я была права», – думала Глаша, собираясь укладывать архив обратно в коробку после ухода Райского, – только ее мнение, как обычно, не приняли во внимание. Она наткнулась на тот самый журнал и опять открыла его, желая еще раз взглянуть на листок. По крайней мере, он имел хоть какое-то отношение ко всему этому делу, ведь в нем говорилось об Элле, непосредственной участнице печальных событий. Пролистав журнал, она недоуменно отложила его в сторону, немного подумала, а затем принялась – совсем как Павел недавно – методично проглядывать каждую бумажку. Когда она закончила, лицо ее стало совсем мрачным. Листок, который она обнаружила в журнале, бесследно исчез. * * * В последнее время он вообще погано спал, а сегодня даже глаза закрыть не смог себя заставить. Ему казалось, что, как только его одолеет сон, старый хрыч моментально появится в комнате. Он уже знал, что это означает, и таращил глаза в темноту, изо всех сил пытаясь оттянуть ужасный момент. Спать хотелось невыносимо. Не помогали ни кофе, ни сигареты. Он держался из последних сил, с ужасом косясь на часы. Стрелка неумолимо приближалась к полуночи. Его все-таки сморил сон. Во сне он услышал нежную мелодию и в испуге распахнул слезящиеся глаза. Звуки старинного вальса звучали прямо в комнате. Он увидел светящийся зеленый глаз дорогого проигрывателя и тихонько заскулил. Он точно знал, что ничего подобного в его коллекции дисков не было и быть не могло в принципе. Кто включил аппаратуру, пока он спал? Кто засунул внутрь диск с подобной заунывной дрянью? Подтянув колени к животу и зарывшись по горло в одеяло, он смотрел на мигающую зеленую точку, не отрываясь, он просто боялся посмотреть в сторону. Туда, где боковым зрением уже видел смутное движение. От страха по щекам текли злые слезы. Таинственные тени приблизились, музыка не смолкала, и ему пришлось посмотреть на них. Он пытался не гасить свет, ложась спать. Мягкий свет ночника успокаивал. Однако быстро выяснилось, что такие предосторожности бесполезны – перед визитом старика свет всегда гас, а потом, уже после всего, зажигался снова. Сейчас в комнате было темно. Только зеленый индикатор слабо светился и издевательски подмигивал. Звать на помощь было бессмысленно. Сидеть с закрытыми глазами – тоже не выход. Старик все равно добьется своего. Он знает. Он уже все перепробовал. Нежная мелодия вальса настойчиво билась в барабанные перепонки, навевая тоску. Призрак кружил в центре комнаты. Он танцевал. Его одежда уже частично истлела, длинные волосы и борода сбились в колтуны. Двигаясь по кругу, расплывчатый силуэт покойника колыхался. Когда он повернулся в очередной раз, стало понятно, что танцует он не один, к его груди приникла хрупкая девичья фигурка в коротенькой ночной сорочке. Глаза девушки были плотно закрыты, лицо искажала мучительная гримаса, будто она спала и видела ночной кошмар. Головка с развевающимися от сквозняка волосами безвольно склонялась на плечо трупа, тонкие руки обнимали его за шею. Он не мог не узнать ее. Он давно знал про себя, что он – полное дерьмо, но к этой девушке он испытывал сильные чувства. |