Книга Ядерные ангелы, страница 22 – Александр Шакилов

А тут, в камере, – выхолощенная тишина.

Такое впечатление, что не было тут никогда стрелок, эха и вибраций, и все насекомые мира обходили эту камеру десятой дорогой. И само это место настолько чуждо человеческой природе, что тяжело представить что-то более несовместимое со мной, с вами, с кем-либо еще.

Куда же я попал, а?

И как мне отсюда выбраться?

Подойдя к решетке, я прижался к ней лицом, пытаясь высмотреть хоть что-то в темном, словно тыл афроамериканца, коридоре.

– Эй, есть тут кто?!

Мне показалось, или густой чернильный мрак снаружи стал еще темнее? Он потянулся ко мне, схватил за затылок, вжал щеками и лбом в прутья так, что я взвыл от боли. Рванувшись, я отпрянул от решетки. Что это было?! Я стоял и вглядывался в темноту коридора.

Меня всего трясло.

Вот только выказывать страх Максимка Краевой не обучен. Опасаться можно. Можно даже бояться до полуобморочного состояния. В жизни ведь всякое случается. Одного нельзя: показать, что испугался, что потекло по ногам и сзади потяжелело, что ноги дрожат и слова без заикания не выдавишь из пересохшей глотки. Опасайся, осторожничай – и улыбайся как ни в чем не бывало. Бойся, умирай от ужаса – и смейся, хохочи.

Нервное «хи-хи» едва не сорвалось с моих губ.

Сдержался.

– Эй! – вновь крикнул я, шагнув к решетке. Теперь я благоразумно ее не касался. – А пожрать в этой богадельне дают вообще?! Первое, второе и компот будут?!

Тишина в ответ.

А чего я, собственно, ждал? Горничную с подносом?

Если не знаешь, что делать, делай хоть что-нибудь. В данный момент я решил завалиться на комфортабельные нары и полистать книжку. Вдруг между страниц спрятана зубочистка, которой я всего-то за пару тысяч лет смогу проковырять тайный лаз отсюда? Я повернулся к двухэтажной мебели – да так и застыл. Прямо на моем одеяле стоял поднос, на котором дымились две тарелки. Рядом с ними скромно возвышался граненый стакан, наполненный чем-то, по виду очень похожим на варево из сухофруктов.

Ноги отказывались шевелиться, вросли в доски пола. Я опустил глаза, всерьез ожидая увидеть, что мои ботинки пустили корни. Я уже понял, что здесь возможно всякое.

Не заметив ничего такого, я заставил себя сделать шаг, потом еще. В ступни будто залили свинца. Ну же, родные, шевелитесь! Еще шаг. И вот я рядом с кроватью.

Я плюхнулся на нее, задницей примяв одеяло и едва не перевернув поднос. Это было бы трагедией, ибо жрать мне хотелось неимоверно. Радиоактивного слона съел бы. Ни маковой росинки во рту вот уже пару суток. В последний раз я перекусил еще в Вавилоне. Все как-то не до того было. То подземелья Парадиза, то покушение на Президента, а потом нельзя было высовываться лишний раз, ведь меня и Рыбачку наверняка разыскивали…

Когда спасаешь мир, о мелочах думать некогда.

– Спасибо! – фальцетом выдавил из себя я и скривил лицо в жалком подобии искренней и, конечно же, бесстрашной улыбки.

Зачем? А вдруг меня снимает скрытая камера? Очень-очень скрытая, ведь я ничего такого не обнаружил при осмотре помещения. Лицо или гордость, как вам больше нравится, – единственное, что у меня есть. И мне очень хочется сохранить свое имущество. Хотя это и нелегко в том наряде, который на мне. Галстук в горошек, оранжевый пиджачок и лиловые брюки клеш сами по себе нелепы, а уж если они порваны, заляпаны грязью и кровью, то…

Пальцы заметно дрожали, – ничего не мог поделать – когда я взял с подноса ложку, обычную такую, алюминиевую, и, затравленно глядя то на решетку, то на окно со шторкой, черпнул из глубокой тарелки. Я даже умудрился ничего не расплескать, пока подносил полную ложку ко рту. Суп. Куриный, с вермишелью. Вполне на вкус. И специи, и вообще. Соли можно бы чуть больше, но вполне.

Я принялся есть, с удовольствием ощущая, как с каждой проглоченной ложкой супа настроение мое улучшается, неуверенность отступает, страх уходит…

А что, если еда отравлена?

Я замер, обдумывая эту мысль и чувствуя, как жидкая пища в желудке превращается в расплав чугуна. И ладно бы отравлена, подумаешь. Другое дело, если ее готовил такой же повар, как моя супруга. В радиусе километра от ее кухни в жутких корчах издохли все крысы и тараканы. Ее стряпня все равно что бесплатная путевка по кругам ада.

Поперхнувшись, я закашлялся, извиваясь в попытке постучать самому себе кулаком по спине.

А потом придвинул поближе тарелку с гречневой кашей и тушеным мясом.

Если что, передайте Милене, моей бывшей жене, что я до сих пор ее…

Нет, ничего не передавайте.

* * *

Увидеть спину шефа, только-только очнувшись после конкретной передряги, – это либо знак свыше, либо происки дьявола, третьего не дано. И потому нельзя позволить главврачу – он зачем-то вцепился в запястье Заура – выпроводить Алекса Пападакиса за дверь. Начальство не любит, когда с ним обращаются подобным образом, – принимает это слишком близко к сердцу и потом отыгрывается на подчиненных.

– Бог в помощь, шеф, – окликнул Пападакиса Заур.

Еще миг – и его внушительная масса, упакованная в серый костюм, вывалилась бы из палаты.

Развернувшись на сто восемьдесят, Пападакис шумно выдохнул через нос, из-за чего пучки волос, произрастающих в ноздрях, нервно трепыхнулись, выдав решительный настрой шефа. Он по-хозяйски – без малейшего напряга – придвинул к кровати кожаный диванчик, на который тут же плюхнулся, закинув ногу на ногу. Сгустки геля блеснули в его редких, зализанных назад волосах.

– Доктор, я вынужден попросить вас удалиться из палаты. Во избежание. – На лице Пападакиса застыло выражение бесконечного презрения ко всему сущему и вдвойне – к тем, кому не повезло оказаться с ним, Пападакисом, рядом. По личному опыту Заур знал, что такие рожи шеф корчит, когда иронизирует. Но в этот раз он не понял, в чем тут юмор.

Глоссер тоже шутки не оценил.

Он смерил Пападакиса взглядом и, не выдержав ответного, посмотрел на Заура так, будто тот взял у него взаймы пару миллиардов мелкими купюрами, и срок вышел отдавать, и деньги есть, а должник в отказе. Заур явственно почувствовал, что главврач зол, причем зол сильно и зол именно на Заура, а не на бесцеремонного Пападакиса. И при этом Глоссер старается не выдать своих чувств.

С чего вдруг такие страсти, достойные латиноамериканских мыльных опер? Чем палач так провинился перед главврачом? Надо бы спросить его об этом, но вниманием Заура завладел шеф:

– Как ты себя чувствуешь, палач?

Голова кружилась, немного подташнивало, болел чуть ли не каждый сустав.

– Как я здесь?.. – вопросом на вопрос ответил Заур.

Глоссер змеей выскользнул из палаты.

– Спасательная команда прибыла на место аварии… – Помолчав чуть, Пападакис добавил уже иным тоном: – Тебе привезли сюда, потому что в кармане обнаружили визитку Льва Аркадьевича Глоссера, главврача этой больницы. На вертолете доставили. И вот ты здесь. И выглядишь ты, палач, сейчас здоровее, чем казался пять минут назад.