Книга Песни мертвых соловьев, страница 75 – Артем Мичурин

Таблеточка действительно помогла – самопроизвольное всхлипывание и выделение мокроты унялось, настроение заметно улучшилось, в теле возникла приятная легкость. Я глянул на часы – четверть девятого – и поднялся. Рассвело, пейзаж за окном приобрел мертвенно-серую гамму, погрузившись в утренний туман. Внизу никакого движения, тихо, как на кладбище, только вороны с веток таращатся.

Котелок валялся у стены. Половина площадки и лестничный пролет были залиты кровью, на радость вечно голодному Красавчику, который, впрочем, не спешил пировать, а сидел в углу, сжавшись и попискивая. Ткач и Гейгер молча приходили в себя после пережитого ночью горя. Балаган, как всегда недовольный, сокрушался над уделанными кровищей штанами и рюкзаком:

– Ебать! Какая падла котелок опрокинула? Аж трусы к жопе приклеились.

– Ничего, засохнет – осыплется, – успокоил опытный в этом деле Гейгер.

– Что тут – вашу мать – произошло? – Ткач поднялся на ноги и окинул присутствующих взглядом.

– А ты не помнишь? – хмыкнул Балаган.

– Помню, насилу сдержался, чтоб вам обоим по пуле в башку не пустить.

– Чуть зубы мне не выбил.

– Все могло закончиться гораздо печальнее, – подключился к разговору Сиплый. – Я и сам готов был всех вас тут положить к едрене матери.

– И я, – сознался Гейгер. – Прямо палец зудел. Блядь, аж дурно делается.

– Так что же произошло? – напомнил вопрос капитан.

– А не в этом ли козле дело? – кивнул Гейгер на висящий труп. – Небось наркотой баловался.

– Ты вообще представляешь, какое должно быть содержание наркотика в крови, чтобы от ее перорального приема так торкнуло? – поинтересовался Сиплый и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Все это очень напоминает действие психотропных веществ. Здесь ведь не только у нас крышу сорвало, снаружи тот еще бедлам творился.

– Верно, – я еще раз выглянул в окно, чтобы убедиться в правдивости своего предположения. – И, сдается мне, осада снята.

– Они сначала друг с другом сцепились, да так крепко, что гранаты в ход пошли, а потом началась паника, просто с ума посходили, – подтвердил Сиплый мои урывочные, перемешанные с наркотическим бредом воспоминания минувшей ночи. – Носились тут, визжали, как свиньи недорезанные. По всей округе разбежались. Кабы не мои пилюльки, то и мы бы сиганули кто куда, а так отделались легким испугом с чувством глубокой скорби.

– Если это газ, то весьма странный, – покачал головой капитан. – Сначала до белого каления доводит и только потом насылает панику?

– Да, – согласился медик, – необычный эффект.

– Как бы там ни было, – Ткач подошел к окну и осторожно выглянул, – а нам это на руку. Точно ушли? – обратился он ко мне.

– Либо ушли, либо сидят очень-очень тихо.

– Что ж, придется проверить.

Перед выходом Сиплый сменил капитану повязку и вколол обезболивающее. Гейгер, памятуя о грозящей голодной смерти, отрезал хранителю уши и завернул их в тряпицу, чем вызвал у сердобольного медика очередной приступ человечности, длившийся, впрочем, недолго. Дрожащего, будто осиновый лист, Красавчика пришлось снова посадить в сидор. Двигать вниз своими ногами он категорически отказывался, при этом истошно вереща, пока я не затолкал ему в пасть выданную медиком пилюлю.

Не будучи уверенными в снятии осады, идти решили тихо. Я забрал у Сиплого «ВСС», вручил в качестве временной замены «АПБ» и, возглавив спуск, остановился на третьем этаже.

Увидев поднятую руку, Ткач глянул вниз через перила и вопросительно мотнул мне головой: мол, чего там?

Я дал знак оставаться на месте и, вооружившись кинжалом, перепрыгнул на следующий пролет.

– А!

Вжавшийся в угол хранитель обхватил голову руками и комично задрыгал ногой, пытаясь, видимо, отогнать меня прочь. О валяющемся неподалеку взведенном арбалете он даже не помышлял.

– Сюда, – позвал я остальных, не отводя взгляда от нервного товарища.

– Это ты его? – кивнул Балаган на продолжающего лягаться буяна.

– Да, пытал, пока вы спускались.

– Что с ним? – спросил Ткач.

– Расстройство психики, – со знанием дела констатировал Сиплый. – Похоже, ему страшно до усрачки.

– Эй, – Гейгер легонько пнул неврастеника, на что тот отреагировал прекращением телодвижений и сжатием в трясущийся комок.

– Бесполезно, – поставил диагноз медик. – Он сейчас с трудом понимает, что творится. Мы для него, быть может, – черти рогатые, а вокруг океан кипящего говна.

– В расход, – оборвал капитан научную дискуссию.

Я пригляделся, стараясь отыскать подходящее для смертельного укола место на теле ушедшего в глухую оборону пациента, но меня опередил Балаган. Клинок его штык-ножа проткнул спину потерпевшего чуть ниже шеи и, встретив преграду в виде позвоночника, ушел правее. Недобитый хранитель вскочил и с торчащим из спины орудием членовредительства бросился вверх по лестнице, издавая нечто похожее на брачный крик кабана и брызжа слюной. Нож он из бренного тела так и не вытащил. Видимо, мозг подавал команды, но отказавшая правая рука оставалась безучастной. Левая подключилась, только когда недобиток, продолжая визжать, взбежал на четвертый этаж, где я догнал его и перерезал глотку.

– Э-э… Промазал, да? – виновато поинтересовался Балаган, забирая окровавленный штык-нож.

– Зависит от того, куда хотел попасть.

– В основание черепа.

– Знаешь, дружище, шмаляй-ка ты лучше из пулемета, шуму будет меньше.

В подкрепление моих слов Ткач наградил незадачливого палача лютым взглядом и дал команду продолжать движение.

Мы гуськом в полуприседе вышли из подъезда и, перемещаясь вдоль стены, свернули за угол. Но и тут нашей процессии не суждено было пройти без задержек.

– Стоп.

– Что еще? – еле слышно прошипел Ткач, уже выискивая цель на заросшем кустами дворе и в гаражах справа.

– Смотри, – указал я на полусгнившие «ракушки» возле соседнего здания, некогда облюбованного нашими недоброжелателями.

Среди ржавых каркасов в зарослях репья и крапивы шевелились крючковатые, похожие на тени фигуры. Шевелились едва заметно. Стелящийся над землей туман еще больше скрадывал движение, и, не будь под рукой оптики, я списал бы увиденное на ветер, качающий ветви упавшего дерева. Их было пять. Четверо сидели вокруг трупа – вероятно, одного из подохших в ночной заварухе хранителей – и неспешно лакомились вырванными потрохами. Мирно, чинно, будто поповская семейка за обедом. Пятый же стоял чуть в стороне, карауля покой трапезничающих товарищей. Дьявол! Какое же говно должно было случится, чтобы человек выродился в такое? Хотя почему выродился? Может, эволюционировал? Да и человек ли? Высокая, под два метра ростом, тварь была на удивление тощей, с непропорционально длинными конечностями и тщедушным тельцем, увенчанным крупной продолговатой головой на тонкой шее. Ни глаз, ни ушных раковин я не разглядел. Только подвижные поблескивающие влагой ноздри и узкий безгубый прорез рта. Дующий со стороны тварей легкий ветерок приносил смрад выпущенного ливера, разбавленный странным кисловатым ароматом, трепал их грязные обмотки. Неприкрытые головы и шеи существ щеголяли дряблой землисто-серой кожей, какая бывает у покойников, долго пролежавших в холоде. Длинные узловатые пальцы караульного сжимали нечто напоминающее гибрид пики и молотка на метровом древке. Заостренный набалдашник был покрыт слоем спекшейся крови и волос. Серьезным оружием не назовешь. Разве что для добивания годится.