Онлайн книга «Приз для принцев»
|
Ясно, что единственно разумное состояло в том, чтобы забыть обо всей этой истории. Это будет совсем не сложно сделать. Разве он раньше не влюблялся? Да дюжину раз! Но какой-то внутренний голос шептал ему, что Виви - дело другое. Ха! Почему другое?! Надо думать, он, Фредерик Науманн, - не единственный человек на свете, ставший жертвой невинного личика и младенческих глаз. Глупец! Конечно, нужно забыть все это! И начать немедленно, с этой минуты. Раздался стук в дверь. Науманн испуганно подпрыгнул в кресле, потом пригласил войти. Дверь открылась, показалась фигура старого Шанти, консьержа. Он вошел, закрыл за собой дверь и неловко поклонился. В руках он держал пакет размером с коробку сигар, завернутый в упаковочную бумагу. Нетерпение Науманна прорвалось в его голосе, когда он спросил: - Что это? - Посылка, месье. Оставлена посыльным. Вас не было. Он сказал, что это должно быть передано вам лично, а вы знаете, я всегда... Науманн прервал его: - Хорошо. Положите на стол и идите. Я занят. Когда консьерж вышел с выражением удивления на глупом лице, - потому что никогда прежде он не покидал комнату Науманна, не услышав хотя бы нескольких приветливых слов и не получив значительных чаевых, - Науманн опять откинулся в кресле, чтобы начать забывать. Он тешил себя надеждой, что это будет нетрудно. "Какого черта я сижу как на иголках? - подумал он. - Через неделю я даже не вспомню ее имени". Потом, спохватившись, что уже далеко за полдень и в миссии его ожидает огромный объем работы, он поднялся, чтобы сменить одежду, которая запачкалась, пока он бродил за городом. Он повязал галстук и подошел к шкафу, чтобы взять пальто и жилет. В этот момент его взгляд упал на пакет, оставленный консьержем на столе. - Однако что бы это могло быть? - пробормотал он, отыскивая нож, чтобы разрезать бечевку. Под бумагой оказалась серая картонная коробка. Он снял крышку и с удивлением обнаружил небольшой розоватый конверт, положенный поверх какой-то выпечки. На конверте мелким округлым почерком было написано: "Месье Фредерику Науманну". Он вскрыл конверт и вынул небольшой листок почтовой бумаги, на котором было написано следующее: "Дорогой месье Науманн! Если прошлым вечером я обидела Вас, прошу простить меня, но что могла я сделать? Возможно, Вы скажете, что я действовала из глупой гордыни, и это будет правда. Не думайте, что я недооцениваю Вашу дружбу или что она мне не дорога. Но Вы не должны больше приходить в дом мадемуазель Солини, умоляю Вас - это делает меня несчастной. А в коробке - мое предложение мира, месье. Вот видите, я не забыла счастливый час, который Вы мне однажды подарили. И всегда буду Вашим другом. Виви Жанвур". Науманн перечитал записку три раза и много-много раз с чувством прижимал ее к губам. Как это похоже на Виви! Его Виви! Потому что она должна быть его - он клянется. Он забыл все свои обеты забыть ее. И хотя было бы слишком самонадеянно думать, что она любит его, ей, очевидно, была важна и дорога его дружба. Да, она просила его не приходить, не навещать ее, но ведь это вполне естественно, учитывая враждебные отношения между ним и мадемуазель Солини. Он открыл коробку с ее "мирным предложением". Это была полудюжина абрикосовых тартинок, точь-в-точь таких же, как те, что они ели, когда он был у них на чае, и про которые она сказала, что сделала их сама. Это, сказал он себе с улыбкой, даже больше похоже на Виви, чем записка. Он видел мысленно ее белые маленькие ручки в муке, слегка наморщенный от усердия лоб. Тартинки, с их тонкой коричневой корочкой и красновато-янтарной ягодой, лежали двумя аккуратными рядами. Науманн ничего не ел с той поры, как ранним утром торопливо позавтракал в дешевой забегаловке. Двумя пальцами он взял одну из тартинок, чувствуя себя так, словно исполнял какой-то обряд любви. Он уже поднес тартинку ко рту, когда раздался громкий стук в дверь. Обряд любви был прерван на взлете. Науманн повернулся, крикнул "Войдите!" и поспешно положил тартинку обратно в коробку. Это был Ричард Стеттон, который заскочил, как он с первых же слов заявил, просто так, поразвлечься. Увидев, что Науманн без пиджака, Стеттон заинтересовался, не слишком ли тяжело трудолюбивому молодому дипломату до середины дня оставаться в постели. - Мой дорогой друг, - ответил Науманн, провожая гостя к креслу, - мне доставляет удовольствие сообщить тебе, что я поднялся сегодня ровно в шесть утра. Так что прости великодушно. Стеттон взял сигарету из коробки на столе и удобно расположился в мягком кресле. - Простить? - насмешливо спросил он. - Никогда. Во-первых, я этому не верю. Во-вторых, если ты действительно встал в шесть часов утра, то это лишь доказывает, что ты - сумасшедший. Что бы, черт возьми, это значило? - Ничего. Я вышел прогуляться. - Прогуляться? - недоверчиво протянул Стеттон. - Конечно. Это же самое лучшее время дня. - Да - для сна. Однако я нахожу этот предмет разговора утомительным. А что насчет нашего друга Дюшесне? Он все еще стремится причинить тебе неприятности? - Нет, с тех пор как имел маленький разговор с принцем, - ответил Науманн, пожимая плечами. Он стоял перед зеркалом, застегивая жилет. - Об этом можешь не беспокоиться, все улажено. - Похороны Шаво завтра утром. - Да? Ты собираешься? - Еще не решил. Не пойму, должен я идти или нет. Стеттон встал с кресла, подошел к столу и, выбросив окурок в пепельницу, достал из коробки следующую сигарету. - Эй! - вдруг воскликнул он. - Что это? Устраиваешь холостяцкий чай? Науманн повернулся и увидел, что друг с любопытством взирает на коробку с абрикосовыми тартинками. - А... это, - ответил он несколько сконфуженно, - ну... это что-то вроде подарка. - И сотворен он, как я предполагаю, специально для твоего потребления чьими-то прекрасными ручками, не так ли? Кто эта леди? - Мадемуазель Жанвур, - ответил Науманн. - Но, знаешь ли, это совсем не твое дело. - Какого лешего? - Стеттон смотрел на него с удивлением. - Виви, а? Предположим, я возьму вот эту. - Предположим, не возьмешь, - возразил Науманн и выхватил коробку. Стеттон пожал плечами и вернулся в свое мягкое кресло: - Ладно, ешь сам свои тартинки, я потребляю их сотнями, и после короткой паузы продолжил с ухмылкой: - Клянусь Юпитером, я знаю, в чем дело. Знаю, почему ты так осторожничаешь с ними. Ты осел, Науманн. |